Доля россиян, живущих за чертой  бедности, в 2022-м году снизилась с 11 до 9,8% населения, составив 14,3 млн человек, т.е. стала на 1,7 миллиона меньше, чем годом ранее, когда их было 16 млн, сообщил Росстат в мае нынешнего года. 

Если верить Росстату, благосостояние россиян на фоне войны и санкций не только не снижается, а растет, причем рекордными темпами. В последний раз удельный вес бедных ниже 10% населения фиксировали в 1992 году. 

В правительстве хорошую статистику объясняют успешной социальной политикой. «3,6 млн россиян за период с 2017 по 2022 годы повысили свои доходы до уровня выше прожиточного минимума и преодолели порог бедности. Улучшение ситуации с бедностью связано с мерами соцподдержки», – заявила вице-премьер Татьяна Голикова. 

Однако многие эксперты относятся к подобным выводам скептически, указывая на махинации властей со статистикой, благодаря которым в РФ формально меньше бедных, чем в некоторых развитых странах Европы, но зато иной европейский бедняк может позволить себе больше, чем представитель российского среднего класса.

Что стоит за официальными цифрами: факты или подтасовки? 

Историческое снижение бедности: триумф госполитики или миф? 

С 1992 по 2021 год бедность в России определялась исходя из прожиточного (физиологического) минимума, то есть стоимости потребительской корзины, включающей базовый набор продуктов и промтоваров, обеспечивающих выживание. На протяжении многих лет состав потребкорзины был объектом острой критики как со стороны ученых, так и широкой общественности (её часто сравнивали со скудным пайком немецкого военнопленного в годы Второй мировой). 

В частности, координатор экспертного центра Конфедерации труда России, экономист Алексей Гаскаров отмечал в комментарии Eurasianet.org, что в неё не входили такие важные статьи расходов, как услуги ЖКХ, интернет, кредиты. Кроме того, «корзина» рассчитывалась на основе минимальных, а не средних цен, что существенно занижало официальный прожиточный минимум по сравнению с реальным. 

Понятие «физиологического минимума» отражало реалии 1990-х годов, когда значительная часть населения жила впроголодь. Поэтому, как только рекордный рост мировых цен на нефть в нулевых позволил россиянам хоть как-то сводить концы с концами, показатели стали заметно лучше. 

Если в 2000-м, когда к власти пришел Владимир Путин, доля бедных россиян официально составляла 35%, то уже в 2008-м – 13,4%. Такие «достижения», объясняющиеся, скорее, благоприятной внешнеторговой конъюнктурой (в частности, ростом цен на нефть в 10-15 раз), чем успешной социальной политикой, позволяли властям рисовать обществу красивую картину преодоления последствий «лихих 90-х». Поэтому от расчета уровня бедности на основе абсолютных показателей долго не отказывались, несмотря на возражения экспертов. 

Лишь в начале 2021 года правительство утвердило новый способ определения черты бедности. Теперь бедными стали считаться россияне, получающие меньше 44,2% от медианного среднедушевого дохода (то есть суммы, выше и ниже которой зарабатывает по 50% населения). 

Подход, рассматривающий бедность как относительную величину, принят в странах Евросоюза, где бедными считаются люди с доходом меньше 60% медианного. Если бы российские власти последовательно перешли на «евростандарт», количество россиян, живущих «за чертой»., выросло бы радикально, составив приблизительно 30% населения (столько в РФ граждан, чей средний доход не превышает 20 тыс. рублей в месяц, то есть 60% от медианного). 

Такой всплеск бедности едва ли понравился бы как широкой общественности, так и Путину. Поэтому и появилась странная цифра «44,2%», объяснял в интервью «Медузе» ведущий российский специалист по социально-экономической политике Евгений Гонтмахер. 

В итоге прожиточный минимум на 2022 год, рассчитанный по новой методике, составил 12 тыс. рублей – всего на 300 рублей больше, чем по старой, то есть число официально признанных бедных в России практически не изменилось. 

Переход от абсолютного к относительному пониманию бедности имел для российских чиновников и другой «недостаток» – ведь, если ему следовать, то по мере роста медианного дохода в стране повышается и черта бедности, а значит – и число «ртов», претендующих на социальную помощь. 

«Доходы выросли на 10%? Так извините … на 10% поднялась и черта бедности. Это очень обязывающе для государства, и я думаю, что они раскусили это уже постфактум, когда новая методика уже была принята», – комментировал Гонтмахер. 

Это привело к тому, что методику подсчета бедных вновь изменили, фактически отказавшись от относительного подхода. В ноябре 2021 года ввели новое понятие – «граница бедности», точкой отсчета которой стала величина «корзинного» прожиточного минимума по состоянию на IV квартал 2020 года. «Границу» ежеквартально передвигают на размер инфляции за отчетный период. В настоящий момент она составляет примерно 13,8 тыс. рублей в месяц. Именно по этой методике и рассчитывает долю бедных Росстат. 

У опрошенных Eurasianet.org экспертов установленная правительством «граница бедности» вызывает недоумение. 

«Речь идет о 13,8 тыс. рублей (примерно EUR 150) на взрослого человека. При этом стоимость квартплаты в однокомнатной квартире составляет примерно 7 тысяч рублей [в месяц]... Мне кажется, что граница бедности должна быть примерно 20 тыс. рублей на человека, если говорить о регионах; и около 30 тыс. рублей, если говорить о столицах. Её вполне можно высчитать, если пересмотреть нормы потребительской корзины», – полагает экономист и политик Сергей Жаворонков.

По мнению собеседника, уменьшение числа бедных в России связано с непрерывным изменением статистических методик (каждый раз в пользу правительства). 

Пять лет назад Путин поручил ему сократить бедность в России вдвое – до 7-8% населения – к 2024 году.  Судя по последним цифрам Росстата, якобы свидетельствующим о рекордной убыли бедных, у чиновников ещё есть шансы уложиться в поставленные президентом сроки… если средством достижения цели и дальше будут манипуляции со статистикой. 

Другим мотивом подтасовок могут быть соображения международного престижа, считает политолог Андрей Никулин. 

«С учетом статистических манипуляций и занижения реального количества бедных в России, цифры для отчетов оказываются устраивающими начальство и более-менее похожими на аналогичные данные в западных странах. Хотя, если сравнивать условного французского бедняка и его российского коллегу, разница и в доходах, и в объеме получаемых социальных и медицинских благ зачастую разительна. "Бедные" европейцы по достатку могут опередить существенную часть российского "среднего класса"», – отмечает политолог Андрей Никулин. 

Тем не менее официальные заявления о снижении бедности могут иметь под собой и некоторые реальные основания. Количество россиян, живущих в условиях экстремальной нищеты, могло сократиться в результате антикризисных мер, таких как новые детские пособия, а также различные выплаты военным и членам их семей. 

Желание выбраться из безденежья и безработицы является основным стимулом военного «добровольчества». Кроме того, частичная мобилизация затронула, в первую очередь, самые депрессивные регионы страны. Таким образом, для наиболее обездоленной части населения участие в войне действительно может быть своего рода социальным лифтом. 

Однако, если рассматривать бедность шире, то утверждение, будто на фоне войны и беспрецедентных экономических санкций благосостояние россиян растет, выглядит пропагандистской уткой. 

При этом, по мнению Никулина, рядовые граждане РФ могут не осознавать, что на самом деле они проваливаются в бедность. «Доходы падают как от явной инфляции и сокращения покупательной способности зарплат, так и от малозаметного ухудшения качества продуктов и товаров производителями – так называемой шринкфляции. С другой стороны, постоянное и общее падения уровня жизни населения препятствует осознанию этого процесса обычным россиянином, поскольку то же самое происходит и с его коллегами, соседями. Он чувствует себя не бедным, а скорее "нормальным"», – считает политолог.

Альтернативные оценки бедности

Абсолютный (на основе потребительской корзины) и относительный (на основе медианного дохода) показатели бедности – не единственные, которыми пользуются специалисты. 

Например, исследовательница из ВШЭ Полина Белопашенцева предлагает учитывать аспект «социального самочувствия», то есть субъективной бедности. В своем исследовании «Бедность в России в 2020-2021» Белопашенцева отмечает, что бедными по самоощущению являются 39% россиян, что превышает официальный показатель почти в четыре раза. 

Другие специалисты ВШЭ предлагают оценивать бедность в стране, используя индекс многомерной бедности (ИМБ), разработанный ООН и Оксфордской инициативой по человеческому развитию. ИМБ оценивает ситуацию каждого человека по четырнадцати индикаторам – депривациям (лишениям), связанным со здоровьем, питанием, образованием, удовлетворением базовых потребностей, покупкой одежды и обуви, наличием определенных товаров длительного пользования, доступом в интернет и тому подобным. 

Ученые оценили долю бедного населения РФ на основе ИМБ в 25%. Самой распространенной проблемой для россиян оказалась невозможность заменить старую или ветхую мебель (такая ситуация характерна для 64% граждан). Часто встречается неспособность приобрести по две пары сезонной обуви на каждого члена семьи (43%) или провести одну неделю в году в отпуске вне дома (40%). 

Специалисты РЭУ им. Плеханова, подводя итоги тридцати лет капиталистического развития России, рассчитали долю бедных на основе такого показателя, как расходы, идущие на потребление. 

По их подсчетам, в позднем СССР доля беднейших (то есть тех, чьи расходы на потребление не превышали стоимости потребительской корзины) составляла всего 0,2% населения, тогда как в 2020 году она достигла 17,2%. При этом ученые выделяют еще две неблагополучные доходные группы: низкообеспеченные – их удельный вес накануне пандемии составлял 32,2%; и обеспеченные ниже среднего – 23,7%. Таким образом, согласно исследованию, бедными в широком смысле слова являлись порядка 70% россиян.

Причем никаких чудес за последние годы не происходило: по оценке ученых, в годы между аннексией Крыма и пандемией COVID-19 доли бедных (в узком смысле) и низкообеспеченных выросли на 3,5 п.п. каждая. 

Способен ли Кремль выполнить обещания?  

Большинство специалистов сходятся во мнении, что бедность – продукт стагнирующей экономики и недостаточных инвестиций в технологическое развитие, человеческий капитал и социальную сферу. Так, по мнению аналитика Института комплексных стратегических исследований (ИКСИ) Елены Киселевой, лучший способ борьбы с бедностью – рост ВВП страны не менее чем на 5% в год, а также увеличение количества рабочих мест с достойной оплатой труда. 

Однако состояние российской экономики неуклонно ухудшается на фоне западных санкций, человеческих потерь на фронте и массового бегства граждан за рубеж. 

«Если до 2014-го года доходы населения в целом росли и при сохранении динамики через некоторое время могли сравняться по крайней мере с рядом центральноевропейских государств, вроде Польши или Чехии, то после "крымской весны", начала санкций и изменения приоритетов распределения средств в государстве наметилась четкая тенденция к сокращению доходов большей части населения. И возможностей преодолеть ее при сохранении нынешней ситуации – то есть противостояния с ведущими экономическими державами, изоляции от инвестиций, современных технологий и международной торговли – не видно», – убежден Никулин.

Сокращению бедности в советское время способствовали так называемые общественные фонды потребления – системы здравоохранения и образования, финансируемые из госбюджета, полагает профессор РЭУ им. Плеханова Вячеслав Бобков, один из авторов упомянутого выше исследования об итогах капиталистического развития РФ. 

Однако в современной России медицина существует за счет отчислений граждан в Фонд обязательного медицинского страхования (ОМС), то есть фактически не является бесплатной. К тому же неудовлетворительное качество лечения по ОМС способствует тому, что год от года растет число пациентов, которые платят за медицинские процедуры. 

Объем бесплатного высшего образования тоже постепенно сокращается, констатирует экономист Леонид Хазанов. 

«Поскольку уровень государственного финансирования сейчас не такой, как во времена СССР, а спонсоры тоже не всегда могут оказать им (вузам) поддержку, … процесс сокращения числа бюджетных мест идёт вперед», – говорит он.

Война в Украине делает перспективу усиленных вложений в социальную сферу ещё более призрачной. 

«Среди очевидных мер, о которых могла бы идти речь – увеличение заработных плат в бюджетном секторе, что повлекло бы за собой и увеличение зарплат в частном секторе. Например, средняя зарплата учителя в России составляет 45 тыс. рублей, но 70% получает зарплату ниже прожиточного минимума, потому что эти расходы – региональные, и выравнивание идет за счет небольшой группы богатых регионов. Но, как известно, у российских властей другие приоритеты», – отмечает Сергей Жаворонков, имея в виду, что на фоне грандиозного расширения бюджетных расходов на армию и других силовиков, ждать внимания властей к медицине и образованию не приходится. 

А, значит, наиболее востребованным инструментом борьбы с бедностью, видимо, останутся социальные выплаты, предназначенные главным образом тем, кто готов проливать кровь на фронте, и их родным. 

Таким образом, декларируемый рост благосостояния все больше превращается в политику уничтожения бедных.