Недавно государственный центр изучения общественного мнения – ВЦИОМ – опубликовал результаты опроса о том, как за последние тридцать лет изменилось восприятие россиянами отношений между РФ и странами бывшего СССР. 

Если верить исследованию, выходит, что граждане больше, чем раньше согласны с тем, что миссия Москвы – наводить порядок на постсоветском пространстве. Так, подавляющее большинство (80%) опрошенных якобы считают, что Россия должна быть «гарантом мира и стабильности» на территории бывшего СССР. В 1993-м году так полагали 65%. А, оценивая нынешнюю роль России, больше половины (52%) респондентов сказали, что страна уже является таким гарантом. В 1993-м так полагало меньше трети (31%) населения. 

Результат обрадовал ультрапатриотов, сделавших из него вывод, что «в народе, в отличие от начала 90-х годов, просыпается имперский дух». В самом ВЦИОМ итоги опроса интерпретируют, по сути, так же, как это делают националистические публицисты. 

«Несмотря на то, что большинство россиян воспринимают воссоздание СССР как невозможный вариант, усиливается мнение об ответственности России за ситуацию на пространстве бывшего СССР … Вероятно, в условиях геополитической нестабильности актуальность этой позиции будет лишь усиливаться», – полагает руководитель департамента политических исследований ВЦИОМ Михаил Мамонов. 

Однако не все эксперты, опрошенные Eurasianet.org, признают как достоверность ВЦИОМ-овского опроса, так и сам тезис о том, что большинство россиян жаждет возрождения империи. 

Лукавые цифры 

Целый ряд специалистов называют вышеупомянутое исследование ВЦИОМ манипулятивным. 

«ВЦИОМ – известный мастер формулировок. На вопрос “Хотели бы вы, чтобы ваша страна была гарантом мира в регионе?” в любой стране, а не только в России … большинство ответило бы положительно… Если бы вопрос был сформулирован корректно – “Должна ли Россия силой принуждать к повиновению страны бывшего СССР, вести на этом пространстве войны, осуществлять экономический шантаж и вмешательство во внутренние дела” – мы бы могли узнать реальный процент шовинистов и имперцев в РФ, но такой вопрос никогда не будет задан», – говорит аналитик Фонда Карнеги за международный мир Константин Скоркин.

Того же мнения придерживается экономист и политический аналитик Борис Львин. Он считает, что интересна не доля респондентов, приписывающих России стремление к миру и стабильности, а поразительно высокий (11%) процент тех, кто – на фоне массовых репрессий за антивоенную позицию – осмелился выбрать вариант ответа: «Россия ведёт имперскую политику и представляет угрозу суверенитету других государств региона». 

К тому же, полученные ВЦИОМ результаты можно интерпретировать диаметрально противоположным образом, что сводит к нулю его аналитическую ценность. 

«Ирония состоит в том, что их (респондентов – прим. ред.) согласие с формулировкой “Россия в роли гаранта стабильности и мира” … можно интерпретировать как антивоенную риторику, поскольку пока никакого мира и стабильности от России не исходит, а люди хотят, чтобы всё закончилось миром. Из наших интервью это очевидно – в целом, люди хотят, чтобы всё поскорее закончилось и вернулось к какой-то картинке, которая была до начала войны», – поясняет Саша Каппинен, соавтор исследования Лаборатории публичной социологии о восприятии войны в Украине, основанного на глубинных интервью с россиянами. 

Однако сомнительный характер цитируемого опроса ещё не говорит, что вывод, к которому он подводит – о том, что ностальгия по СССР заставляет россиян поддерживать имперскую политику – противоречит реальности. 

Свидетельствует ли ностальгия по СССР об имперском сознании?  

Ресентиментом, возникшим в ответ на развал СССР, эффективно пользуется Владимир Путин и официальная российская пропаганда. В частности, российский президент называл падение Союза «одной из крупнейших катастроф ХХ века», в результате которой «25 млн русских людей в одну ночь оказались за границей», а также утверждал, что территории, входившие в СССР – это «историческая Россия».   

На первый взгляд, подобная риторика более чем востребована, поскольку просоветские настроения оставались чрезвычайно распространёнными в РФ на протяжении всей постсоветской эпохи и значительно усилились за последние десять лет. 

В 90-е их, согласно опросам «Левада-центра», разделяло от 60 до 75% населения. «Это самые трудные посткризисные времена, [когда] было очень сильное разочарование в предшествующем периоде [рыночных] реформ, поскольку не состоялись ожидания … что отказ от коммунизма, от советской системы тут же обернётся экономическим чудом», – комментировал данные социолог Лев Гудков. 

В «тучные нулевые» (когда благосостояние значительной части россиян выросло) тоска по СССР отступила: если в 2001-м её испытывало 72% населения, то в 2010-м – лишь 55%. Минимальных значений она достигла в годы так называемых «болотных протестов», пробудивших у многих россиян надежды на лучшее будущее. Однако они оказались недолговечными. 

«У людей появилось чуть больше оптимизма в декабре 2012 года, а потом начало опять восстанавливаться это ощущение потерянного будущего, неопределённости будущего, разлитая тревога и, соответственно … желание оказаться в том уютном, комфортном и безопасном мире, который представлялся жизнью в СССР», – отмечал Гудков.

Поражение «Болотной», а также консервативный поворот госполитики и пропаганды (центральным понятием которой в то время была «стабильность») придали новый импульс эмоциям, связанным с воображаемым СССР. Если в 2012-м о распаде Союза сожалело 49% опрошенных (рекордно низкая цифра), то в 2013-м – уже 57%. 

Захват Крыма и начало войны на Донбассе (часто подававшиеся как реванш за поражение в холодной войне) не привели к существенному росту просоветских настроений. В 2014-2017 годах их испытывало 55-60% респондентов, примерно столько же, сколько и в нулевые. 

Ситуацию, по-видимому, изменила крайне непопулярная пенсионная реформа 2018 года, обвалившая рейтинги власти и, одновременно, усилившая группу поддержки СССР до 66%. Примерно на том же уровне просоветские настроения оставались в годы пандемии, особенно тяжёлые для социально уязвимых слоев населения.   

А вот «спецоперация» в Украине на первых порах даже сократила количество ностальгирующих по советскому проекту – с 63% в 2021-м до 58% в 2022-м. В нынешнем году просоветски настроенных респондентов столько же, сколько и прямо перед войной – 63%. 

Как интерпретировать подобные цифры – вопрос дискуссионный. По мнению завотделом социально-культурных исследований «Левада-центра» Алексея Левинсона, идея восстановления СССР или чего-то вроде него – жива, и отчасти объясняет поддержку «СВО» среди части населения. 

«Происходит ретро-героизация советского и постсоветского прошлого, экономически сложных лет. Утверждается, что мы сейчас перенесём это не хуже. Важно, что люди готовы понять, за что они будут страдать: “Давно надо было всю эту Украину… (разгромить – прим. ред.), и раз уж этим занялись, то да, это надо”», – говорит он. 

Однако другие исследователи подчёркивают, что советский миф в современной России имеет разное (часто – противоположное) содержание для разных групп его сторонников. Если, с точки зрения путинистов, СССР – это синоним «исторической России» и геополитического могущества, то для многих других главное в советском проекте – социальная справедливость и добрососедство, резко контрастирующие с сегодняшними реалиями. В итоге, война в Украине может восприниматься и как шаг в сторону восстановления советского «золотого века», и как разрыв с советскими идеалами. Например, некоторые представители движения «граждан СССР» (не признающего легитимность РФ и запрещённого властями) подвергаются гонениям за антивоенные взгляды, а противники СВО довольно часто используют в своей агитации советские образы.   

«В ответах людей нередко прослеживается ностальгия по Советскому союзу… который представляется чем-то исключительно добрым. Миф о дружбе народов, который последовательно формировался в СССР, оказался очень живучим. В него начинают верить люди, не имеющие опыта жизни в стране Советов… Наши информанты не используют слово “империя”… [Вместо этого] они часто используют образы коммунальной квартиры или многоквартирного дома, где … все живут счастливо, и Украина в том числе… Конфликтная сторона такого видимого содружества полностью исчезает из их представлений», – отмечает Саша Каппинен. 

Подобные представления о прошлом амбивалентны. С одной стороны, они плохо вяжутся с традиционным империализмом и колониализмом, для которых характерно презрение к населению покорённых территорий. С другой – несут в себе сильный заряд ресентимента, чреватый великорусским шовинизмом. 

«В отношении к украинцам и Украине присутствует … динамика, связанная не с вопросом доминирования, а, скорее, с общностью. Причина обиды на украинцев связана с их отделением, стремлением выстроить отдельную идентичность, заявить, что “ничего общего у нас никогда не было”... Это очень обижает россиян, которые хотели бы “общности”. В их позиции “мы один народ” действительно есть элемент насилия: “Ты меня не любишь, я тебе не нужен, но ты всё равно со мною будешь”… Понятны и достойны всяческого уважения ощущения украинцев от такой позиции», – объясняет Каппинен. 

Говорит ли поддержка войны об имперских амбициях?

Судить о том, насколько сильны имперские настроения в современной России, можно было бы исходя из уровня поддержки главного проявления имперской политики – полномасштабного вторжения в Украину. 

Однако разные группы исследователей расходятся во мнениях о том, какой процент россиян поддерживает «СВО» и что стоит за провоенными декларациями.   

В частности, результаты опросов «Левада-центра», свидетельствующие о том, что войну «определённо» и «скорее» поддерживают 75% населения, другие эксперты ставят под сомнение. 

Во-первых, как неоднократно отмечалось, на фоне ужесточившихся репрессий люди всё реже готовы общаться с интервьюерами или отвечать правдиво на политически чувствительные вопросы. Во-вторых, по мнению критиков, прямые вопросы о поддержке или неподдержке «СВО», которые задаёт «Левада», затушёвывают множество нюансов, важных для понимания общественных настроений. Например, многие из тех, кто, по их словам, поддерживают «спецоперацию», желают её скорейшего завершения на любых условиях или говорят о том, что отменили бы решение о вводе войск, если бы имели такую возможность. 

«Я хочу подчеркнуть, что никакой поддержки [войны] в 75% ... нет. И наши исследования, и данные других независимых исследователей показывают меньшую цифру. Номинально она всегда укладывалась в 55-60%. И это только прямые заявления респондентов. Если же мы начинаем анализировать то, что не лежит на поверхности, то выясняется, что ядерная (в смысле ядра, а не ядерного оружия) поддержка войны – это 35-40%», – говорит основательница социологического сообщества ExtremeScan Елена Конева. 

По мнению исследовательницы, поддержка войны совсем не обязательно свидетельствует о стремлении к территориальным захватам или подчинению соседних государств. 

«По нашим данным, 72% россиян опасаются, что, когда украинцы дойдут до границы с Россией, они не остановятся и пойдут дальше. Поэтому (в глазах этой части россиян – прим. ред.) речь идёт об оборонительной позиции, а не о намерении “дойти до Киева”. Ястребов (“надо идти до конца”) в России 10-15%, в зависимости от того, как считать. Однако сформировалось ложное мнение, что 70-80% россиян сознательно желают продолжения войны, свержения украинского правительства и, возможно, присоединения Украины к России», – полагает социолог. 

По мнению Коневой, поддержка войны не укладывается в канву нарратива о «возрождении СССР» или «собирании русских земель». 

«Есть люди, выступающие за продолжение войны потому, что победу в ней они видят как скорейшее её окончание. Не “возрождение СССР” служит причиной [такой] поддержки. Когда мы спрашивали людей о причинах, побудивших Путина принять решение о начале войны, то процент людей, считающих, что войну начали с целью “прирасти территориями”, был абсолютно маргинальным, не больше 1%», – констатирует учёная.

Имперский дух или дух конформизма? 

У многих россиян действительно есть фантомные имперские боли. Многие тяжело воспринимают «утрату величия» или «неблагодарность соседей», но насколько эти кухонные настроения трансформируются в сознательную поддержку неоимперства, сказать сложно. Скорее, основная масса людей, заявляющих о поддержке властей в вопросе об «СВО» или роли РФ на постсоветском пространстве, пассивно воспроизводят нарративы государственной пропаганды, считает Константин Скоркин. 

«Общество подвергается массированной идеологической обработке со стороны СМИ, и сложно разделить, что есть реальное убеждение, а что – готовая формула из телевизора. Деморализованное и атомизированное общество не может быть проникнуто мессианскими и имперскими идеями, но может служить хорошим материалом для манипуляций и принуждения, потому что разобщено и не может сопротивляться воле правителя», – полагает эксперт.

Более категорично схожую мысль высказывает Алексей Левинсон. По его мнению, пропаганда не формирует общественное мнение, а находится с ним в гармонии. 

«Россия в лице большинства ее населения ощущает себя находящейся в противостоянии с неким внешним врагом. Иногда это “Запад”, иногда … вообще весь мир … А пропаганда эту основополагающую идею оформляет в виде слов, образов, визуальных образов и так далее… Путинский режим добился синтонности с российским большинством, которой не было ни у кого: ни у сталинского, ни у брежневского, ни у хрущевского режима», – считает эксперт «Левада-центра».

Не все собеседники Eurasianet.org готовы согласиться с такой позицией. 

«Мне очень интересно, что думает Левинсон о том, откуда российское общество берёт понимание мира (которое затем “оформляет” пропаганда – прим. ред.). Оно берёт его именно из общего нарратива масс-медиа... Я согласна с мыслью Левинсона о том, что “путинский режим добился синтонности с российским большинством”. Но я не думаю, что это что-то глубокое. Это сформированная многими веками склонность оппонировать власти или начальству путём фиги в кармане. Люди могут отвечать лояльно, мало с чем спорить, но абсолютного единомыслия нет», – говорит Конева.

На отсутствии единомыслия (как, впрочем, и массового инакомыслия) настаивает и сотрудник Лаборатории публичной социологии Олег Журавлёв. 

«Наши опросы показывают, что в основе этой якобы поддержки любого курса власти лежит аполитичность: нежелание разбираться в политике и отсутствие какой-либо идеологии. Пассивная поддержка, недоверие к государству, непонимание целей войны, недоверие СМИ, деполитизация, отказ от идеологии – вот отличительные черты массового сознания. У россиян критическое отношение к пропаганде и СМИ развито до такой степени, что оно не позволят им не только развить единомыслие, но и вообще занять какую-то позицию. Другое дело, что вопрос о том, может ли какая-то идеология сформироваться, если война будет идти десять или двадцать лет – это вопрос открытый», – полагает он. 

Воинствующая аполитичность 

Однако аполитичность тоже может быть воинствующей и, при определённых условиях, послужить основой для имперской политики, следует из исследования Лаборатории публичной социологии. 

По мнению Саши Каппинен, характерную для многих россиян десубъективацию украинцев (то есть восприятие их как жертвы манипуляторов, задумавших вбить клин между «братскими народами») неверно интерпретировать как расизм. Скорее, речь идёт о страхе перед политизацией, сконцентрированном в образе «майдана», как его рисуют кремлёвские СМИ. 

«В какой-то момент люди в России отказались участвовать в политике. В то же время их из политики исключили. Поэтому аполитичность для российского общества – норма, а политизированность (особенно, нелояльность власти) – отклонение… Украинцы, которые в глазах этих россиян тоже входят в постсоветскую общность, массово нарушили норму аполитичности в 2014 году… Наши информанты действительно отказывают украинцам в субъектности, но не потому, что считают их “низшей расой”, а потому, что напуганы политизацией украинцев», – считает собеседница Eurasianet.org.

Таким образом, «имперский дух», о котором говорят турбопатриотические комментаторы, вероятно, характерен, скорее, для российских элит, чем для широких масс населения. Однако идеализация СССР (без какой-либо рефлексии по поводу колониальных аспектов советского проекта) вкупе с конформизмом и отчуждением от политики делает россиян удобным «человеческим материалом» для имперской политики.