Хоть уголь и является морально устаревшим и одним из самых грязных видов топлива, Россия добывает его даже больше, чем в советские годы, и не собирается останавливаться.

В 2019-м году российские шахты и разрезы выдали на гора рекордные 441 млн тонн угля против 372 млн тонн в 1990-м. В прошлом году, на фоне спада промпроизводства в мире, объем добычи твердого топлива просел до 402 млн тонн, но в нынешнем, по официальному прогнозу, почти вернется к доковидному уровню, составив 430 млн тонн. В 2035-м в России будет произведено 668 млн тонн угля, рассчитывают в правительстве, называя это оптимистическим сценарием.  

Власти уверены: несмотря на обязательства развитых стран о скором отказе от угля, подтвержденные в ходе климатической конференции в Глазго, спрос на топливо в мире будет расти, сделав Россию его ведущим экспортером.

Веря в будущее с углем, РФ тратит огромные усилия и средства на развитие его добычи: осваивает новые месторождения, модернизирует железные дороги, строит портовые терминалы, предоставляет щедрые госсубсидии угольным компаниям и так далее.

Но является ли возрождение отрасли благом для экономики «шахтерских» регионов и страны в целом? Техногенные катастрофы, вроде недавней аварии на шахте «Листвяжная», и многочисленные экологические бедствия, вызванные добычей и сжиганием угля, заставляют в этом усомниться. 

«Наш паровоз, вперед лети!»

Вопреки стереотипу об умирающей угольной отрасли, за двадцать лет в РФ стало даже больше угольных копей. В 2004-м в стране насчитывалось 390 шахт, разрезов и углеобогатительных фабрик, а в 2020-м – 478. Свыше половины из них введены в строй после 2000 года.

В то время как США и ЕС обещают отказаться от добычи и потребления угля уже в нынешнем десятилетии, РФ активно осваивает новые месторождения в Хакасии, Якутии, Тыве, Забайкалье, Хабаровском крае и других регионах; строит портовые терминалы для перевалки угля (эксперты называли обилие таких проектов бумом), вкладывает огромные средства в модернизацию БАМа и Транссиба в интересах угольщиков.   

Бурное развитие отрасли во многом обеспечено госсубсидиями, вроде льготного железнодорожного тарифа и налоговых льгот. 

При этом оно сильно бьет по окружающей среде. По официальным данным, в 2018 году угольщики выбросили в атмосферу 1,1 млн тонн вредных веществ, на 123 тыс. тонн больше, чем в 2012-м, и разрушили в 2,5 раза больше земель (10,6 тыс. против 4,1 тыс. га). 

Это объясняется тем, что угольные компании предпочитают более дешевый и быстрый, но также наиболее варварский с точки зрения экологии открытый способ разработки месторождений.

Хотя в последнее время российские власти стали уделять больше внимания глобальному изменению климата, в правительстве не верят, что дни угля сочтены. Потребление твердого топлива в мире в ближайшие двадцать лет вырастет с 1,4 до 1,6 млрд тонн (главным источником спроса будут развивающиеся страны Юго-Восточной Азии), говорится в программе развития угольной промышленности до 2035 года. Если традиционно РФ вывозила уголь преимущественно на запад, то в 2030-х 75% внешних поставок пойдут на восток, указывает стратегия.

«Мы, видимо, присутствуем при финальных актах исторической драмы “уголь в жизни человека”», – констатируют в Аналитическом центре при правительстве. Однако дальше делают вывод, по сути противоречащий сказанному: уголь будет отступать перед газом и возобновляемыми источниками энергии (ВИЭ) очень и очень медленно, что позволит РФ еще долго эксплуатировать его запасы, которых, по оценке Минприроды, хватит на 100-200 лет.

В итоге, Россия претендует на четверть международного рынка самого грязного ископаемого топлива против нынешних 16%.

Независимые эксперты не разделяют подобного оптимизма.

«Стратегия наращивания производства и экспорта угля противоречит тому, о чем стороны рамочной конвенции ООН об изменении климата договорились в Глазго. В её заключении есть формулировка о постепенном отказе от угля. Это (план развития угольной отрасли) прямое нарушение договоренностей и категорическое неверие в то, куда ведет процесс», – отмечает эксперт Международного центра устойчивого энергетического развития ЮНИСЕФ, гендиректор компании «КарбонЛаб» Михаил Юлкин.

По его мнению, расчет на то, что новые индустриальные страны поддержат российских угольщиков на плаву, неосновательны. В частности, КНР обязалась не финансировать строительство угольных электростанций за рубежом, а в перспективе – и на собственной территории. Индия недавно закрыла шесть угольных электростанций близ Нью Дели.   

«Никто не собирается поддерживать развитие угольной генерации. Развивающимся странам обещали выделять до 100 млрд долларов в год на проекты, связанные с возобновляемыми источниками энергии. Если открыть обзоры Международного энергетического агентства или банка Lazard, показатель “приведенная стоимость энергии” практически по всем ВИЭ ниже, чем для угольных станций. Дешевле ставить солнечные парки в Индии, чем строить угольные станции и завозить уголь из России. Видя это, проектировать новые терминалы, перевалочные пункты, разрезы – значит зарывать деньги в землю», – убежден Юлкин.

Власти, однако, делают ставку не на сворачивание, а на «оздоровление» угольной промышленности, когда-то считавшейся умирающей. 

Как изменилась угольная отрасль

Добыча угля – редкий для российской индустрии пример ощутимого роста производительности труда. Численность угольщиков за два десятилетия уменьшилась более чем вдвое: с 370 тыс. человек в 2000-м до 140 тыс. в 2020-м, а производство выросло в полтора раза: с 240 до 402 млн тонн. Двадцать лет назад на одного горняка в среднем приходилось 650 тонн добытого угля в год, а в 2020-м – 2 тыс. тонн.

Возросшая продуктивность лишь отчасти объясняется техническим перевооружением, темпы которого оставляют желать лучшего: в 2005-м изношенность основных фондов в угледобыче составляла 41%, а сегодня – около 50%.

Более веская причина – массовое закрытие истощенных или сложных в эксплуатации шахт в девяностые-нулевые, когда их число сократилось с 232 до 55-ти. Болезненная реструктуризация отрасли в конечном счете привела к повышению заработков горняков (тех, что не были уволены). Если в 1990-е шахтерские города и поселки кипели протестами и забастовками из-за многомесячных невыплат нищенских зарплат, то сегодня среднемесячный заработок в отрасли составляет около 60 тыс. рублей, а у работающих под землей – 80-120 тыс.

В Кузбассе сотрудники угольных компаний получают на 30% больше, чем в среднем по региону. Однако, несмотря на сравнительно высокие заработки, молодежь не горит желанием рубить уголь. Средний возраст кузбасских шахтеров – около сорока, а убыль населения области – одна из самых высоких в стране, что отчасти объясняется бегством молодых людей, не видящих перспектив на малой родине. 

Улучшились и условия труда, поскольку новые центры угледобычи – в основном разрезы (открытые карьеры), работа в которых безопаснее с точки зрения аварийности.

В нулевые несчастные случаи унесли жизни 1,2 тыс. горняков, а в 2010-х – 311. Даже если принять во внимание спад численности угольщиков, прогресс всё равно окажется значительным: в первом десятилетии века на 10 тыс. шахтеров приходилось в среднем четверо погибших, а во втором – двое.  

Несмотря на это, труд шахтеров по-прежнему чрезвычайно опасен. В среднем на 10 тыс. российских трудящихся приходится 0,5 смерти на рабочем месте, что является самым высоким показателем в Европе. Смертность при добыче угля – вчетверо выше.

Производственный травматизм в Кузбассе, где живут две трети российских угольщиков – 2,4 человека на тысячу, в полтора раза выше, чем в среднем по стране (впрочем, поскольку, несмертельный травматизм статистика учитывает хуже, чем инциденты с летальным исходом, цифры следует значительно увеличить). 

«Неправильно акцентировать внимание на том, что, скажем, в этом году погибло 14 человек, а не 15, как в прошлом, ведь даже одна жизнь бесценна. Акцент должен быть на том, что уголь можно добывать без крови, если выполнять правила безопасности», – говорит горный инженер и зампредседателя «Росуглепрофа» Рубен Бадалов.

По его словам, трагедии вроде той, что случилась на «Листвяжной» – результат не только фатального стечения обстоятельств, но и жадности менеджмента угольных компаний.

«Работодатели не экономят на технике, влияющей на объемы добычи угля. Другое дело – вентиляция и техническая безопасность. Здесь часто возникает соблазн отложить [модернизацию], особенно если собственник не является специалистом и принимает решения в обход специалистов. Это, как если бы на “запорожец” поставили мотор в 400 лошадиных сил, но не позаботились о подушках безопасности», – объясняет собеседник Eurasianet.org.

Данные Ростехнадзора подтверждают этот вывод: если в среднем шахтное оборудование изношено на 50%, то системы безопасности (вентиляционные установки, подъемники) на 65-82%.

Другой системной причиной аварий является высокая дифференциация в оплате труда и квалификации рабочих.

«Человек, работающий в лаве (подземная горная выработка), получает до 100 тыс. рублей в месяц, а тот, кто работает в устье (у поверхности земли) – 20 тыс. В итоге судьба людей в штреке, лаве, забое зависит от часто плохо обученного человека в устье выработки, за 2-3 километра от них», – констатирует Бадалов.

В итоге, несмотря на показательные посадки виновных, крупные катастрофы на шахтах происходят регулярно, раз в 3-5 лет (по данным ТАСС, с 2000 года их было 11): «Юбилейная», 2007 – 39 погибших, «Распадская», 2010 – 91, «Воркутинская», 2013 – 19, «Северная», 2016 – 36, «Листвяжная», 2021 – 51.

Уголь и депрессия

Несмотря на достигнутые успехи в возрождении отрасли, угледобывающие регионы, за редкими исключениями, находятся в хвосте рейтинга качества жизни.

Например, Тыва занимает последнее, 85-е место, Забайкалье – 84, ЕАО – 82, Бурятия – 81, Коми – 71, Амурская область – 69, Алтайский край – 68, Якутия – 65, Хакасия – 64, Чукотка – 61, Иркутская область – 55, Кемеровская – 54.

Депрессивными эти регионы делает сочетание бедности и плохой экологии. Например, Приангарье одновременно имеет одну из самых высоких в стране долю получающих меньше прожиточного минимума в 12 тыс. рублей (72-е место), безработицу (63-е место), уровень выбросов в атмосферу (74-е место) и процент людей, умирающих в трудоспособном возрасте (78 место).

Кузбасс является одним из худших по безработице (58 место), вредным выбросам (83 место) и преждевременным смертям (82 место).

Красноярский край выделяется как бедностью (68 место), так и самым грязным в стране воздухом (85 место). Подобные примеры можно умножить.

Для главного угледобывающего региона страны, Кузбасса, уголь является одновременно основой и проклятием. С одной стороны, он обеспечивает работой каждого одиннадцатого, составляет около 30% ВРП и даёт 40% налоговых поступлений в областной бюджет, с другой – делает Кузбасс территорией, малопригодной для обитания.

«Чудовищная деградация [Кузбасса] – плата за возросшую угледобычу. Ожидаемая продолжительность жизни в регионе (68,5 лет) на три года ниже, чем в среднем по России. Высокая смертность от легочных заболеваний и болезней кровообращения связана с тем, что люди живут рядом с угольными предприятиями, используют угольное отопление. Как показало исследование, повышенное количество врожденных пороков развития (ВПР) у малышей фиксируется в тех городах, где высок уровень добычи угля, в том числе открытым способом. Население платит за план развития угольной промышленности», – говорит координатор движения «Экозащита!» в Новокузнецке Антон Лементуев.

Жители угольных регионов сталкиваются с такими пугающими явлениями, как черный от сажи снег, смог, угольные бури, пожары, провалы грунта и техногенные землетрясения, вызванные горными работами (так называемая наведенная сейсмичность). Время от времени недовольство строительством новых угольных разрезов или терминалов приводит к протестам.

Однако самоцензура, распространяющаяся на критику угольных компаний, не позволяет протестному движению разрастаться, считает Антон Лементуев. 

«Власть (региональная), по сути, превратилась в обслуживающий персонал частных угольных компаний, считая, что им надо прощать нарушения природоохранного законодательства. А простые люди не хотят быть причастны к тому, что, во исполнение закона, много людей может остаться без работы», – говорит эколог.

Причина такого положения вещей – зависимость региональной экономики от угледобычи и дефицит рабочих мест, с нею не связанных.

Кузбасс – на 52-м месте среди регионов РФ по вовлеченности населения в малый бизнес. На малых и средних предприятиях занято лишь 12% населения (вдвое меньше, чем в Санкт-Петербурге) или 155 тыс. человек. Для сравнения, в угольной отрасли, контролируемой горсткой крупных компаний, работает немногим меньше: 100 тыс. кузбассцев. По доле прибыльных предприятий Кемеровская область – в числе отстающих, и занимает лишь 62 строчку в рейтинге качества жизни.

«Кузбасс – монорегион, специализирующийся на угле и металлах. Именно поэтому здесь тяжелый бизнес-климат. Местные власти заинтересованы в деятельности крупных [добывающих] компаний, но не в создании независимой предпринимательской среды. Вероятно, так проще управлять регионом», – полагает сотрудник «Экозащиты». 

Заинтересована ли власть в альтернативах?

Принятые в нынешнем году планы диверсификации экономик двух угольных регионов, Кузбасса и Республики Коми, не вызвали восторга у экологов. Документы предусматривают десятки «неугольных» инвестпроектов. Однако крупнейшие из них всё равно связаны с добычей и переработкой полезных ископаемых, и едва ли будут способствовать «озеленению» территорий.

Лучшим, по мнению собеседников из «Экозащиты» и «КарбонЛаб», выходом могло бы стать превращение «шахтерских» областей в точки роста возобновляемой энергетики.

«В Кузбассе хорошая промышленная база. Это многонаселенный по сибирским меркам регион. Здесь можно развивать производство чего угодно, в том числе ветряков, генераторов, лопастей. Это обеспечило бы население рабочими местами без рытья ям, черного снега и наведенной сейсмичности», – говорит Антон Лементуев.

«На юго-востоке Западной Сибири (где расположена Кемеровская область) с инсоляцией все хорошо. Вполне реально “озеленить” регион за счет солнечных и ветропарков руками бывших шахтеров», – полагает Юлкин.

Подобные проекты выглядят заманчиво, тем более что в РФ уже есть пример, когда в бывшем шахтерском моногороде Гуково (Ростовская область) открыта ветроэлектростанция. Однако они имеют мало шансов быть реализованными, пока российские элиты грезят об «угольном» будущем.