Однажды вечером, путешествуя в поезде из Астаны в Алматы, я разговорился с тремя другими пассажирами в нашем четырехместном купе. Подобная вынужденная социализация зачастую является одним из удовольствий во время путешествия на постсоветском пространстве. На этот раз моими попутчиками стали молодой человек русской национальности, молодая казашка и пожилая женщина, которую я тоже принял за русскую.

Обнаружив, что я – британец, казашка заявила, что ее прадед был англичанином. Поначалу я скептически отнесся к этой информации, но затем она рассказала, что до революции он работал инженером, работавшим на нефтяных месторождениях в районе города Гурьев (современный Атырау), женился и остался там жить после захвата власти большевиками, а в 30-х годах был репрессирован. В этой истории нет ничего неправдоподобного: в последние годы существования Российской империи на шахтах и нефтяных месторождениях в казахской степи работало много иностранных инженеров.

С этого началась наша беседа о предках и удивительном смешении народов в Казахстане. Этот разговор затрагивал лично каждого из них – мужчина был женат на казашке, отец пожилой женщины, которую я принял за русскую, был немцем, а мать – татаркой. Казашка, чей прадед был англичанином, была замужем за чеченцем. Здесь, на этом крошечном пространстве, было представлено многообразие, ставшее результатом депортаций в Казахстан на протяжении двух десятилетий, а также переселения сюда людей по программе освоения целинных земель, которые в советское время гордо именовали «планетой 100 языков».

В некотором смысле этот термин не вполне верен. Мы все говорили по-русски. Большинство представителей различных народов, депортированных Сталиным в Казахстан и республики Средней Азии – поляки, немцы, латыши, литовцы, корейцы, крымские татары – стали русскоязычными на протяжении жизни одного поколения, если они к тому времени уже не были таковыми. Однако этническое разнообразие, которое подразумевалось под «100 языками», является реальным. Казахский поэт Олжас Сулейменов в 1989 году в своей нашумевшей речи в Семипалатинске, направленной против проводимых неподалеку ядерных испытаний, заявил, что ужасные последствия 30-летних испытаний над местным населением нельзя назвать словом «геноцид», потому что оно относится к истреблению всего одного народа. В Семипалатинске же излучение убивало «представителей каждой из 100 национальностей, которыми мы так гордились».

Северный Казахстан – это, пожалуй, самый яркий пример этнического и культурного смешения, происходившего при советской власть, но подобную смешанную этническую идентичность можно наблюдать от Балтики до Кавказа, и во многих крупных городах СССР – Баку, Киеве или Ташкенте. Советский Союз был в высшей степени модернистским проектом, который был призван не только поддерживать статус сверхдержавы посредством экономического развития, военной мощи и внутренних репрессий, но и создавать новый тип человека – Homo Sovieticus, «человека советского».

Смысл этого термина расплывчат. Официальная версия заключалась в том, что «советский человек» поднимется над мелочным разделением по национальному, классовому и политическому признакам, и различные народы СССР образуют единый, бесклассовый, идеологически объединенный советский народ. Эта цель должна была быть достигнута посредством образования, экономического развития и идеологической обработки. Фактически понимание советским государством желаний и представлений своего народа все более и более стиралось после 1960-х годов. И, тем не менее, в итоге Homo Sovieticus – продукт не столько идеологии, сколько мобильности.

Проводимые Сталином депортации были жестокими и масштабными: целые народы были депортированы и брошены в Средней Азии. При Хрущеве эти перемещения стали носить добровольный характер – молодые энтузиасты отправлялись осваивать целинные земли Казахстана, а технические специалисты переезжали в города. Эти передвижения наслаивались и иногда упрочивали более ранние модели миграции, сформировавшиеся до 1917 года. На момент открытия в 1905 году нового рыбного порта Аральск в районе новой Оренбург-Ташкентской железной дороги, он был заселен бессарабскими рыбаками, которые переехали  туда из устья Дуная. Равно как и в британской и французской империях, в крупных городах российской империи царил удивительный космополитизм. Дореволюционный Баку с его смешанным армянским, азербайджанским, еврейским, грузинским, персидским и русским населением в этом смысле мог сравниться с Бомбеем или Александрией. Космополитизм продолжал существовать и в советский период, когда он стал столицей советского Азербайджана.

Смешанное население характерно для империй, и оно сильно пострадало от националистических догм, провозглашенных в XX и XXI веках, согласно которым Бомбей принадлежит индуистам, говорящим на маратхи, а в Александрии нет места для греков или евреев.

Советский Союз каким-то образом сдерживал волну национализма дольше, чем это казалось возможным в 1917 году. Парадоксально, но это удавалось делать, провозгласив принцип национальности, примером которого является структура 15 советских республик: лозунг «национальные по форме, но социалистические по содержанию» ныне кажется ироничным, потому что национализм оказался намного более жизнеспособным, чем коммунизм. Однако не все вписывались в рамки национальных категорий, записанных в советских паспортах, и даже невероятная многосложность союзных республик, автономных республик и автономных областей не могла полностью отразить всю сложность советской идентичности. Мало того, что различные народы жили бок о бок друг с другом, игнорируя при этом территориальные границы, они также вступали в брак поперек религиозных и этнических границ и создавали новые идентичности.

Нигде это не было настолько актуально, чем в Украине и Казахстане. Сегодня восточная и южная Украина, которая до конца XVIII века была местом проживания небольших групп тюркских кочевников и смешанных тюрко-славянских казаков, превратилась в конечный пункт передвижения многочисленных переселенцев. Русские, украинцы, греки, румыны, болгары и евреи смешались, образовав русскоязычное, но не русское население. Казахстан был единственной республикой, где в 1991 году не было абсолютного этнического большинства. Казахи составляли 40 процентов населения, русские – 38 процентов, а в оставшуюся пятую часть входили почти все национальности, проживавшие в СССР: от немцев, депортированных туда Сталиным, и их потомков до «узбеков», которые долгое время жили в городах, расположенных в южной степи, и оказались в Казахстане в результате обозначение границ СССР. Даже эти статистические данные отражали исключительно «национальность в паспорте» – дети смешанных браков русских и казахов или казахов и татар могли выбирать по собственному желанию национальность одного из родителей.

Многие предсказывали, что в конечном итоге Казахстан развалится после 1991 года. Три четверти этнических немцев эмигрировали в Германию, а многие русские переехали в Россию. Сегодня население Казахстана включает приблизительно 65 процентов казахов и 20 процентов русских, но этническое многообразие по-прежнему остается одной из реалий жизни в стране. Планета 100 языков по-прежнему с нами. И, в отличие от Украины, она не пала и не разорвана на части.

Повлиявшим на это фактором, вероятно, является относительный экономический успех Казахстана: ВВП на душу населения в стране временами был выше, чем в России, а тот же показатель в Украине на данный момент на три четверти ниже. С момента обретения независимости проявления казахского этнического и лингвистического национализма находятся под контролем государства, которое негласно защищает статус русских и продолжает поддерживать этническое, культурное и языковое многообразие способами, которые напоминают советскую «дружбу народов». Возможно, самым важным является то, что, в отличие от Украины, Казахстан не сталкивался с проявлением открытой враждебности, вторжениями и территориальными притязаниями со стороны России.

Множество законных наследников

В 2005 году Владимир Путин назвал крах СССР «величайшей геополитической трагедией XX века». Это его высказывание часто цитировалось с тех пор, в первую очередь в контексте Русско-грузинской войны 2008 года, аннексии Крыма в 2014 году и непрекращающегося вмешательства России в украинскую гражданскую войну, для разжигания которой она приложила немало усилий. Путин ссылался на тот факт, что десятки миллионов этнических русских остались за пределами Российской Федерации, и это замечание было истолковано задним числом как зловещее предупреждение о реваншистской внешней политике, направленной на содействие русскому ирредентизму в бывших советских республиках с многочисленными национальными меньшинствами. Тот факт, что Казахстан все еще не столкнулся с проявлениями этой тенденции, отчасти можно объяснить тем, что страна поддерживает хорошие отношения с Россией и что власть Нурсултана Назарбаева никоим образом не представляет идеологической угрозы для правящей элиты России, в отличие от революций в Украине. Тем не менее, в отношениях между странами возникала напряженность, как, например, когда Путин поставил под сомнение древность казахской государственности в 2014 году.

В этом контексте любая форма ностальгии по Советскому Союзу сыграла бы Путину на руку. Нам не следует идеализировать межэтнические отношения в СССР или безоговорочно соглашаться с пропагандой режима о дружбе народов. Существовала четкая иерархия между советскими национальностями: на вершине иерархической лестницы находились русские, за ними следовали титульные нации в соответствующих им республиках, затем шли представители других признанных национальностей. Брак с русским/русской зачастую становился залогом удачной политической или военной карьеры. Утвержденные государством формы национальной культуры в СССР часто носили ограниченные и стереотипный характер.

Однако как в Центральной Азии, так и в Восточной Украине, ностальгия по советскому прошлому широко распространена, и не только среди этнических русских. Отчасти это объясняется воздействием «ложных воспоминаний»: многие заявляющих о том, что тоскуют по советским временам, слишком молоды, чтобы помнить, какими они были на самом деле. Ностальгия для молодежи – явление универсальное. Однако, как утверждает Шон Уокер (Shaun Walker) в своей последней книге, огромное число бывших советских граждан, живущих за пределами России, согласны с Путиным в том, что развал Советского Союза стал трагедией – отчасти потому, что они гордились тем, что были гражданами великой державы, где уровень жизни зачастую был выше, но прежде всего потому, что советская идентичность была имперской, а не национальной и гражданской, или этнической. Будучи продуктом смешанного татарско-немецкого брака в Казахстане, русскоязычным корейцем, проживающим в Узбекистане, или представителем еврейской интеллигенции в Душанбе, было проще воспринимать себя как советского гражданина, нежели как гражданина той или иной республики, в которой человек оказался после 1991 года. При развале Советского Союза границы отгородили республики друг от друга в гораздо большей степени, чем раньше.

Едва ли вызывает удивление тот факт, что многие люди в государствах Центральной Азии и других странах бывшего СССР по-прежнему испытывают сентиментальную привязанность к советскому прошлому. Попытки стереть ее, такие как осуждение Украиной всего советского, лишь разделяют людей, и являются антиисторическими и контрпродуктивными. Лучшим способом противостоять эксплуатации Кремлем ностальгии по СССР является отказ признать его единственным законным наследником СССР. Сложные смешанные этнические идентичности, которые являются порождением советского режима, продолжают существовать, и их невозможно вогнать в узкие этнические и национальные языковые рамки. Задачей, которую предстоит решить как Украине, так и центральноазиатским странам, является формирование новой гражданской идентичности всех граждан этих стран, а не только представителей титульной нации.