Данная статья опубликована в категории «Мнения». (Вторая часть серии из трех материалов).

Официальных лиц самой густонаселенной страны Центральной Азии напугали волнения в соседнем государстве. В начале 2022 года Казахстан казался стабильным, процветающим и независимым, но не прошло и недели, как его крупнейший город был охвачен огнем, глава службы безопасности оказался за решеткой, а власть президента обеспечивали российские войска.

Все это кажется авторитарным руководителям других стран Центральной Азии осуществлением худших кошмаров. Но рискуют ли они оказаться в таком же положении?

У соседей Казахстана тоже есть многое из того, что стало причиной мирных протестов против повышения цен на топливо и недостатка политического участия, начавшихся в Мангистауской области 2 января: ужасающее экономическое неравенство, фальсификации выборов и коррупция. Если добавить к этому другие социальные недуги — увеличение численности молодежи, безработицу и галопирующую инфляцию, — может показаться, что хаос рано или поздно охватит и эти страны.

Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что между Казахстаном и его соседями есть и существенные различия.

Одно из них связано с политической преемственностью и легитимностью правящих элит. Причины потрясений в Казахстане коренятся в заключенном в 2019 году соглашении о разделе власти: по нему президент Нурсултан Назарбаев ушел со своего поста, который занимал почти 30 лет, передав номинальную власть своему ученику Касым-Жомарту Токаеву, но сохранил контроль над силовыми структурами. Эта передача полномочий, которую сначала ставили в пример в качестве образца стабильного авторитарного транзита, создала множественные центры власти и подорвала способность центрального правительства действенно реагировать на общественные волнения.

«Что это за политический транзит, если президент не контролирует армию и службы безопасности? Это несерьезно, — сказал бывший советник Кабинета министров Узбекистана. — В Узбекистане такого не будет».

С этим согласны и некоторые из казахских политических обозревателей: администрация Токаева, родственники Назарбаева и сторонники Назарбаева в правительстве, занятые борьбой за власть и ресурсы, преследовали противоположные цели и упустили из виду нарастающее народное недовольство.

Бывший советник правительства Узбекистана признал на условиях анонимности, что и в ташкентских элитах существует внутренняя борьба. Однако он отметил, что с момента прихода к власти после смерти Ислама Каримова в 2016 году президент Шавкат Мирзиёев сосредоточил в своих руках всю полноту власти в сферах политики, безопасности и экономики.

Второе отличие касается экономики, а именно распределения богатств и ресурсов и распоряжения ими. Как и в Казахстане, в каждой из центрально-азиатских республик значительная часть богатств сосредоточена в руках небольшой элиты, близкой к семье президента. В Казахстане это подпитывало протесты разочаровавшихся и обедневших жителей отдаленных регионов. В Узбекистане, несомненно, тоже существует неравенство, но не столь разительное, а правительство по-прежнему сохраняет механизмы социальной защиты и регулирования цен, похожие на советские. По данным Министерства экономики, за последние годы расходы государства на социальные нужды — в том числе образование и здравоохранение — возросли, с 2 процентов в 2015 году до 36 процентов в 2020-м. В экономике по-прежнему преобладают государственные предприятия, дающие работу значительной части населения, что обеспечивает его лояльность по отношению к государству.

При Назарбаеве руководство Казахстана приватизировало большую часть экономики, передавая контроль над прибыльными нефтяными и газовыми концернами частным инвесторам, которые руководят ими из Лондона и Нью-Йорка. В результате 1 января, когда закончилось действие субсидий на сжиженный природный газ, который используют многие водители в западном Казахстане, и розничные цены на топливо выросли вдвое, многие посчитали, что власти отбирали деньги у народа только для того, чтобы обогащать живущие далеко за границей элиты.

Как сказал бывший сотрудник узбекского правительства, в Узбекистане власти не допустили бы, чтобы какие-то частные компании устанавливали цены на такие жизненно важные товары как нефть и газ. «Это привело бы к хаосу», — сказал он.

Помогает и то, что многим потенциальным смутьянам — молодым безработным мужчинам — из Узбекистана, Таджикистана и Туркменистана приходится уезжать в поисках работы в Россию и другие страны.

Третье ключевое отличие — это контроль общественной жизни. Узбекистан — как и Таджикистан и Туркменистан — пристально контролируется органами государственной безопасности. Плотные агентурные сети и их информаторы работают на всех уровнях общества, от махаллей до государственных компаний. Как ни странно, в Казахстане и Кыргызстане доносчиков меньше благодаря сравнительной политической и экономической либерализации этих стран. Учитывая тот разнос, который Токаев учинил Комитету национальной безопасности за неспособность предотвратить беспорядки, представляется вероятным, что он расширит полномочия органов безопасности.

Играют свою роль и традиции жесткой реакции властей на мирные протесты. В Узбекистане потенциальных участников протестов сдерживают воспоминания об андижанском восстании 2005 года, сотни участников которого были убиты узбекскими военными.

Тем не менее, при всей уверенности Ташкента в своей способности справиться с волнениями, его явно тревожат события в гигантской соседней стране. Уже появились признаки того, что правительство отказывается от запланированных рыночных реформ в области цен на коммунальные услуги и прекращает экспорт газа и электроэнергии, чтобы еще надежнее обеспечить удовлетворение нужд собственных потребителей в сезон отключений. Кроме того, власти прибегают и к «старым добрым» силовым методам, запрещая блогерам и журналистам обсуждать волнения в Казахстане.

Привычное зло

После беспорядков в Казахстане руководство Узбекистана оказалось в затруднительном положении. Россия вновь подталкивает Ташкент к вступлению в Организацию Договора о коллективной безопасности (ОДКБ) — которая по просьбе Токаева прислала миротворцев, по большей части российских — ради сохранения стабильности. Между тем западные правительства утверждают, что власти и дальше будут сталкиваться с социальными волнениями, если не проведут политическую и экономическую либерализацию.

Из разговоров с осведомленными лицами в Ташкенте создается впечатление, что власти не прислушаются ни к тем, ни к другим. Они говорят, что регион еще не готов к демократии западного образца. Политические реформы привели бы к доступу в экономику и политику новых игроков, что неприемлемо для нынешних элит. Мирзиёев много говорил о своей программе приватизации, но основной целью этих заявлений была пропаганда его имиджа реформатора; теперь этот процесс замедлится еще сильнее.

Власти Узбекистана и Туркменистана, бывшие не в восторге от решения Токаева привлечь силы ОДКБ, в ближайшем будущем не присоединятся к этой организации. Но, как сказал в частной беседе один аналитик из Душанбе, если дела примут по-настоящему опасный оборот, они скорее продадут душу, чем согласятся на перспективу лишиться власти и попасть в тюрьму.

Главным вопросом в Центральной Азии, во всяком случае в обозримой перспективе, остается следующий: удастся ли Токаеву добиться независимости от Москвы?

Говоря об участии ОДКБ в событиях в Казахстане, узбекский аналитик Фарход Толипов сказал: «Если после всего этого многовекторная внешняя политика Казахстана превратится в одностороннюю, ориентированную на Россию, это будет опасно — не для Узбекистана, а для интеграционного процесса в Центральной Азии. Казахстан окажется исключен из интеграции в своем собственном регионе».