Свыше половины (53%) российских трудящихся тратит время и силы на выполнение обязанностей, которые они сами считают бессмысленными, показывает исследование рекрутингового портала Superjob.ru.

На непродуктивную, по мнению сотрудников, работу уходит в среднем 31% рабочих часов, выяснили специалисты, опросив 5 тыс. человек из всех федеральных округов РФ. 

Полностью или в основном бессмысленной считают свою деятельность 11% респондентов; еще 19% полагает, что сизифов труд отнимает от 20 до 50% их рабочего времени.

Данные опроса интересно сравнить с результатами другого исследования Superjob, согласно которым 45% работников уверены, что их профессиональные обязанности можно полностью или частично делегировать роботам.

Оценки россиян не слишком отличаются от мнения их коллег на Западе. В 2015-м 37% работающих британцев считали, что их труд «не вносит значимого вклада в мир»; так же думала почти четверть американцев.

О буме так называемой «бредовой работы» (bullshit jobs) заговорили после выхода одноименной книги американского антрополога Дэвида Грэбера. Он задался вопросом: «Почему, несмотря на конкурентную природу капитализма, может существовать такое изобилие, по сути, бесполезных или даже вредных занятий?».

Существует ли бредовая работа?

Грэбер считал, что никто не может судить о степени осмысленности своей работы лучше самих трудящихся. Он приводил сотни примеров абсурдных задач, которые ставят перед офисными клерками и другими работниками, и сделал вывод о том, что огромное количество таких занятий обязано своим существованием заботам элит о своем статусе, попыткам государства искусственно поддерживать занятость или нежеланию управленцев модернизировать бизнес-процессы.

С точки зрения антрополога, бредовая работа наносит вред обществу и делает сотрудников несчастными.

Но идеи Грэбера также подверглись критике за субъективность и высокомерное обесценивание труда людей, которые, в отличие от коллег, не считают свою работу бредовой. Так, Джек Келли, основатель и глава одного из старейших и крупнейших в мире рекрутинговых фирм, на страницах Forbes объяснял разочарование некоторых работников нереализованным желанием решать более интересные задачи, а вовсе не объективной бессмысленностью их функций.

Экономисты опровергали тезис о том, что автоматизация не привела к сокращению рабочих часов на Западе и отмечали, что многие предположительно «бредовые» специальности являются побочным следствием прогрессивного по своей сути усложнения экономики.

Кроме того, публицист Эндрю Энтони в Guardian упрекал Грэбера в презрении к «белым воротничкам» и невольном оправдании массовых увольнений. По мнению самого Грэбера, отказ от бредовых работ должен сочетаться с введением безусловного базового дохода (ББД), без которого печальной альтернативой «бредовой» работе будет безработица. Однако, несмотря на многократные эксперименты с ББД на протяжении многих десятилетий, ввести его на постоянной основе пока не удалось ни в одной стране мира.

Борьба за эффективность, или контроль, доведенный до абсурда?

В России на переизбыток бюрократической отчетности и работы «для галочки» чаще всего жалуются бюджетники: учителя, врачи, преподаватели вузов.

Сопредседатель профсоюза «Университетская солидарность» Павел Кудюкин видит в этом побочный эффект реформ, призванных перестроить бюджетный сектор в соответствии с требованиями рынка.

«Вал отчетности стал расти примерно в 2012-2013 годах, после принятия нового закона об образовании, начала усиленной оптимизации [вузов] и реализации дорожной карты по повышению эффективности [образования и науки]», – говорит эксперт. 

В попытке внедрить в образование порядки, свойственные сфере услуг, реформаторы позаимствовали систему ключевых показателей эффективности (KPI), используемую в корпоративном менеджменте. По мнению Кудюкина, это лишь добавило абсурда в работу преподавателей и ученых.

«Программа [учебной] дисциплины превратилась в громадный формализованный документ, в котором бедный препод должен расписать компетенции, которые студенты осваивают на конкретной лекции или семинаре (общекультурные, общепрофессиональные,  коммуникационные и так далее). Это полная бессмыслица, не имеющая отношения к реальному образовательному процессу», – рассказывает собеседник.

«Эти практики, пришедшие из бизнеса, подвергаются серьезной критике. Тем не менее (не только у нас) их активно внедряют в сферах, где работу с трудом можно подвести под формализуемые критерии», – добавляет Кудюкин.

По его мнению, все это не способствует повышению качества преподавания и исследований. Например, ужесточение требований к количеству научных публикаций на одного ученого, привело к тому, что научные работники вынуждены производить «информационный мусор» вместо полноценных статей, чтобы не вылететь с работы.

С подобными оценками соглашаются не все. Внедрение в вузах так называемого «эффективного контракта» (включающего систему KPI) было одним из условий повышения зарплат преподавателей, согласно майским указам 2012 года. Авторы реформы указывали на то, что более высокая оплата должна быть обусловлена «достижением конкретных показателей качества и количества оказываемых услуг».

«Чистка» неэффективных вузов, превратившихся в фабрики фиктивных дипломов и диссертаций, должна была приблизить высшее образование к международным стандартам качества. При этом большое значение придавалось библиометрическим показателям (оценке результативности исследований по таким критериям, как индекс цитирования или количество публикаций) или стимулирование профессиональных достижений с помощью KPI. С этой точки зрения увеличение бюрократической отчетности является не бессмыслицей, а накладным расходом полезных преобразований.

Однако вопросы о том, не превышают ли издержки выгод, и не является ли выбранный реформаторами путь лишь способом сэкономить на образовании, остаются открытыми.     

Насколько полезны бизнес-ритуалы?

Бессмысленный труд характерен и для крупных частных компаний с разветвленной корпоративной структурой, считает Валерия К., бухгалтер с десятилетним стажем. В них могут существовать целые отделы, функции которых не понимает никто, включая их сотрудников.

«Они думают: “Может быть это нужно тем, кому мы это передаем?”. А на деле это никому не нужно. Когда-то этим пользовались, потом структура изменилась, а процесс остался... Такой работы может быть истощающе много. Ни у кого просто нет времени поднять голову и сказать: “Ребята, давайте остановимся и задумаемся, для чего все это”. Легче просто нанять еще одного ассистента или ассистента для ассистента», – говорит собеседница.

В мелких и средних фирмах псевдоработа бывает следствием просчетов единственного руководителя, обладающего абсолютной властью.

«Такой директор экономит копейки, например, на качестве материалов, а столкнувшись с трудностями, не видит собственных ошибок. Вместо этого он нанимает коучей (бизнес-тренеров), которые учат сотрудников “выстраивать цели по SMART” и тому подобному. В итоге мы сидим на бесконечных собраниях, которые не решают наших проблем и вызывают лишь раздражение», – рассказывает бухгалтер.

Бум коучинга начался в России с конца нулевых и, несмотря на критику, не ослабевает до сих пор. Психолог Владимир Рисков считает, что бизнес-тренинги порой скорее престижны, чем по-настоящему полезны.

«Большое количество корпоративных структур занимается этим просто потому, что это круто и модно. Здорово купить услуги менеджера активных продаж, чтобы он рисовал продажникам пирамиду Маслоу, хотя для конкретных специалистов, возможно, было бы полезнее приехать на завод, продукцию которого они продают, и пообщаться с рабочими», – отмечает эксперт.

В то же время, добавляет психолог, проблемы в корпоративных или госструктурах часто связаны с нехваткой общего видения или анализа. Поэтому дискуссии или проработка трудных моментов с участием сторонних специалистов бывают весьма полезны. Таким образом, тренинги являются бессмысленной тратой времени лишь тогда, когда они подменяют коллективную рефлексию.

Некоторые рабочие места обязаны своим существованием лишь заботе о статусе компаний или их руководителей. Такой вспомогательный персонал Дэвид Грэбер сравнивал со свитой феодального сеньора.

«Люди, начинающие любой стартап, знают, что им обязательно нужен офис, в офисе должен стоять кулер, а на ресепшне – сидеть секретарша в короткой юбке и улыбаться. Это иррациональная структура, которая работает на то, чтобы тебя приняли в определенной среде», – убежден Владимир Рисков.

Дешевая рабочая сила вместо роботов?

Хотя рынок роботов, способных избавить служащих от монотонного механического труда, быстро растет, многие владельцы бизнеса предпочитают им дешевую рабочую силу.

Это ведет к появлению так называемых «костыльщиков», единственная задача которых, по Грэберу, – подпирать собою то, что иначе рухнуло бы из-за просчетов менеджмента или технической отсталости.

«Иностранная компания работает в России. Российские бухгалтера ведут учет для российской налоговой инспекции и внутренний – для [головного офиса] за рубежом. Они вводят цифры в российскую программу, сканируют документ и отправляют по электронной почте за границу. Там особый сотрудник распечатывает этот документ, от руки присваивает ему номер, снова сканирует и вносит в другую программу, а распечатанную бумагу бросает в шредер (измельчитель). Совместить нашу и их программы – дорого. Поэтому есть этот сотрудник», – приводит пример Валерия К.

Иногда за подобную работу платят неплохие деньги, но чаще на такого рода должности нанимают студентов-стажеров, готовых работать за гроши. 

«Всё грозят, что бухгалтеры скоро исчезнут (вследствие автоматизации), но пока можно ездить на крепостных крестьянах, от парохода будут отказываться до последнего», – уверена Валерия К.

Многие работодатели не спешат роботизировать бизнес-процессы, опасаясь высоких финансовых издержек, затрат на обучение сотрудников новым навыкам и сбоев в работе автоматики, гласит недавнее исследование компании Deloitte.

Внедрению роботов часто сопротивляются и сами сотрудники, видящие в них угрозу своим рабочим местам.

Способствовать сокращению «бредовой» работы не стремятся и власти, для которых важнее поддерживать высокую занятость (пусть и с минимальной оплатой) ради иллюзии стабильности, делают вывод специалисты Boston Consulting Group.

Плоды «бредовой» работы

Производительность труда в РФ критически отстает от большинства развитых и многих развивающихся стран, что задерживает экономическое развитие страны. По мнению ряда экспертов, одна из причин – низкий уровень автоматизации (и, как следствие, обилие «бредовой» работы).

Но ущерб, возможно, не ограничивается только деньгами. Переживание бессмысленности своего профессионального бытия, характерное для значительной части работников, угрожает психическому здоровью общества, считает Владимир Рисков. 

По его мнению, работа, переживаемая как бред, может способствовать возникновению пограничного расстройства личности.

«Люди теряют собственное Я, переживают длительные периоды тоски, мучительной пустоты. Сегодня [пограничное расстройство] это такая же “популярная” психическая болезнь, как истерия во времена Фрейда», – предупреждает собеседник.