Россия не делает почти ничего для искоренения траффикинга (торговли людьми), говорится в ежегодном докладе Госдепартамента США. Его авторы ставят РФ в один ряд с Афганистаном, Сирией, Туркменистаном, Ираном, КНДР и другими странами, чье законодательство в этой области не отвечает международным стандартам.

Хотя Уголовный кодекс грозит трафикерам шестью, а при отягчающих обстоятельствах – 10-15 годами заключения, эта суровая норма применяется крайне редко. В прошлом году за торговлю людьми осудили всего девятерых преступников, а признали потерпевшими – 61 человека.

Независимые российские эксперты говорят о сотнях тысяч жертв, не получающих никакой защиты. Как правило, это люди, похищенные работорговцами, проституированные женщины, нищие и трудовые мигранты без документов. Со многими из них полицейские сталкивается на каждом шагу, но рассматривают их, скорее, как правонарушителей, чем как пострадавших.  

Недоказуемая формула

Закон запрещает куплю-продажу человека с целью его эксплуатации, а также сопутствующие сделке действия: вербовку, перевозку, передачу, получение и так далее. Под эксплуатацией понимается рабство, а также использование человека для занятий проституцией.

Рабский труд рассматривается как осуществление «полномочий, присущих праву собственности» по отношению к личности. Однако такая обобщенная трактовка ставит в тупик полицейских и судей, констатирует эксперт «ПСП-фонда» по проблемам этнических меньшинств Андрей Якимов.

Он приводит в пример недавнюю историю восьмерых узбекских рабочих, бежавших со стройки в Приморском районе Петербурга. Работодатель отобрал у них паспорта и три месяца морил голодом, требуя вернуть долги за оформление миграционных документов.

«Следователь, на стол к которому попадает этот материал, должен доказать, что работодатель осуществлял в отношении мигранта “полномочия, присущие праву собственности”. Он спрашивает:

- Вы сами туда (на стройку) пришли?

- Сами.

- Сами убежали?

- Сами.

Значит [делает вывод следователь] в отношении этих людей не осуществлялись “полномочия, присущие праву собственности” (ведь смартфон обычно сам из кармана не убегает)», – объясняет собеседник.

Ситуация могла бы быть иной, если бы власти опирались на ратифицированный РФ Палермский протокол ООН, содержащий более точное определение траффикинга, убежден Якимов.

Определяющими признаками торговли людьми документ называет не обращение с людьми как с собственностью (что практически невозможно доказать), а угрозы, принуждение, мошенничество, похищение, подкуп, обман и прочие злоупотребления. Согласие жертвы на эксплуатацию во внимание не принимается, поскольку, по логике составителей, является результатом давления или заблуждения.

«Если мы воспользуемся напрямую международным правом, то… увидим, что работодатель путем принуждения или мошенничества получил и контролировал этих людей (мигрантов на стройке) в целях эксплуатации… А изъятие паспорта – средство воздействия. Но для следователя Палермский протокол – это далеко и высоко, он им не руководствуется», – поясняет Якимов.

Масштаб явления

Большинство дел, связанных с траффикингом, не учитываются судебной статистикой, так как обвиняемым вменяют другие составы преступлений, например, мошенничество или вовлечение в проституцию. Отсюда – крайне противоречивые официальные оценки ситуации. 

«Есть статистика (за 2017 год), которую приводил министр внутренних дел [Владимир Колокольцев]: около 30-ти случаев в год. Но за тот же год то же самое МВД дает данные в управление ООН по наркотикам и преступности, и получается, что таких случаев у нас 2077. Тогда же научно-исследовательский центр при Генпрокуратуре проводит мониторинг случаев, подпадающих под международное определение торговли людьми, и получает [цифру] больше 43 тыс.», – говорит президент движения «Альтернатива» Вера Грачева.

Преуменьшая остроту проблемы, государство, по сути, занимается самообманом, убеждена собеседница. 

О масштабах распространения траффикинга можно судить по приблизительным подсчетам Международной организации труда (МОТ), считающей, что в регионе Восточной Европы и Центральной Азии на тысячу свободных людей приходится 3,9 невольников. Экстраполировав это соотношение на Россию, получим 572 тыс. человек.

По мнению Грачевой, такая оценка вполне правдоподобна, учитывая огромное число людей, уязвимых для вербовщиков: малоимущих, бездомных, безработных, мигрантов, детдомовцев, инвалидов, одиноких стариков, алко- и наркозависимых.

Работа или рабство?

Некоторые формы траффикинга воспринимаются обществом почти как норма, говорит Якимов. Так, распространенная практика использования заемного труда (также известная как аутсорсинг или аутстаффинг) часто сопряжена с эксплуатацией.

Суть технологии состоит в том, что работников, рекрутированных одной фирмой, предоставляют в пользование другой компании, формально не являющейся их работодателем. Это позволяет «арендатору» сэкономить на налогах, зарплатах и социальных гарантиях.

Такие методы часто применяются в строительстве, для которого характерны сложные цепочки субподряда и использование труда мигрантов.

«Допустим, строительной компании нужно построить объект. [Ее владелец] говорит аффилированному лицу: “Мне нужно сто таджиков”. Тот через какую-то из своих ООО-шек проводит документацию. А фактически вербовщики (так называемые бригадиры) [в Центральной Азии] любым способом завлекают людей. Обещают им непыльную работу за хорошие деньги», – описывает стандартную схему набора специалист «ПСП-фонда».

На деле рабочие зачастую оказываются без зарплаты, документов или в долговой кабале у бригадира.

Теоретически аутсорсингом могут заниматься полторы тысячи крупных агентств занятости, аккредитованных государством и внесенных в специальный реестр. Реально такие услуги могут предоставлять свыше 32 тыс. фирм.

«Если бы торговля людьми и принудительный труд преследовались в терминах международного права, то все эти ООО-шки не имели бы права на существование, и по ним нужно было бы работать как по совершающим тяжкое преступление», – полагает собеседник.

Рабская экономика

Существует в России и классическое рабство, о котором широкая публика узнала благодаря движению «Альтернатива». С 2011 года оно освободило из плена 1300 человек, похищенных работорговцами. Как правило, их жертвами становятся неимущие люди из провинции, приехавшие на заработки в столицу.

«Они шарят глазами по столбам с объявлениями и попадают в поле зрения вербовщиков. Им предлагают работу [вахтовым методом] в месте с хорошим климатом, зарплату в 10-15 тыс. рублей, трехразовое питание, и люди соглашаются. Идут перекусить перед дорогой. В чай [добавляют] клофелин (снотворное) и человек оказывается в местах, от Москвы весьма отдаленных», – рассказывает Вера Грачева.

Рабский труд применяют не только пользующиеся дурной славой кирпичные заводы в Дагестане. Рабов эксплуатируют по всей стране, а не только на Северном Кавказе.

«Это проблема южных районов Волгоградской и Астраханской областей, где много предприятий по выращиванию лука, арбузов, помидоров. Затем, это стройки по всей стране, лесозаготовки в Сибири, сбор ягод на Северо-западе, [подпольные] швейные фабрики, производство паленой водки, строительство коттеджей», – говорит президент «Альтернативы».

Торговля женщинами 

Торговля людьми для занятий проституцией – самый выгодный для преступников вид траффикинга, приносящий до 1000% прибыли, считает Вероника Антимоник, эксперт фонда «Безопасный дом». Доходы, которые получают сутенеры и вербовщики, не сопоставимы со штрафами от 100 до 500 тыс. рублей, которыми они часто отделываются.

«Мы слышали разные суммы [от наших подопечных]. Обычно это десятки тысяч долларов (за которые сутенеры “покупают” женщину). Были попытки активистов выкупить девушку, чтобы понять цену. Им называли цифру – $30-40 тыс.», – говорит собеседница.

Будущих проституток, как правило, вербуют в странах СНГ, Африки, а также в самой России, где в сети преступников попадают девушки из неблагополучных семей, сироты, безработные и малоимущие. По словам Антимоник, вербовка всегда сопряжена с обманом и давлением.

«Есть три вида вербовки: основанная на полном обмане, когда [жертве] предлагают поработать, к примеру, нянькой; на частичном обмане, когда девушке говорят, что она будет заниматься проституцией, но рассказывают, что она сможет выбирать клиентов, не работать во время месячных, посещать врача, ограничивать [некоторые] виды секс-услуг; и принудительная, когда применяют угрозы и насилие», – объясняет эксперт.

Вербовщики используют тонкие психологические манипуляции, втираясь в доверие к потенциальным жертвам и их близким. Иногда девушек насилуют, снимая это на видео, а затем шантажируют, угрожая выложить ролик в интернет; угрожают родным; вгоняют в долговую кабалу.                           

Хотя нелегальная проституция процветает в России почти открыто, правоохранительные органы не связывают это явление с траффикингом. Проституированным людям грозят административные штрафы. Поэтому (а также из-за коррупции и грубого обращения) проститутки редко приходят в полицию со своими проблемами. 

Почему жертвы не идут в полицию 

Сторонятся полицейских и другие жертвы трафикеров: нищие, мигранты без документов и те, кого заставляют совершать преступления.

«Сравнительно новая форма [рабства] – эксплуатация в криминальной сфере: распространение и тестирование наркотиков, мелкое воровство, угоны и так далее, [совершаемые] под угрозой или принуждением. [Таких людей] воспринимают как преступников. Никто не разбирается в том, что они не могли поступить иначе», – отмечает Грачева.

Когда силовики все-таки обращают внимание на торговлю людьми, они не знают, как поступить с ее жертвами. Протокол к конвенции МОТ относительно принудительного труда, ратифицированный Россией два года назад, гарантирует пострадавшим защиту и реабилитацию. Однако мест, где таким людям могли бы помочь, крайне мало.

«Нет специализированных приютов. Государственные приюты для жертв домашнего насилия, бездомных и так далее принимают только российских граждан. Московские приюты – только граждан с московской регистрацией… Приюты, которые содержат общественные организации, не имеют права принимать людей без документов, а у жертв торговли людьми [их], как правило, отобрал работодатель», – отмечает руководительница «Альтернативы».

Что делать?

Государство должно наконец признать проблему и принять особый закон о борьбе с траффикингом, убеждены все опрошенные эксперты.                           

«Статья [УК о торговле людьми] не работает, отчасти, потому что нет закона (разъясняющего ее применение). Нет обучения правоохранителей, как по этой статье возбуждать и расследовать дела. Многие из них закрывают или переквалифицируют, потому что сложно доказать состав. Все упирается в [неясную] формулировку», – говорит Вероника Антимоник.

Нынешнее законодательство позволяет увидеть лишь самые откровенные формы рабства, но не регулировать социальные отношения, основанные на эксплуатации, полагает Андрей Якимов. По его мнению, приведение формулы УК в соответствие с Палермским протоколом позволило бы по-новому взглянуть на схемы трудоустройства, сегодня воспринимаемые почти как норма.  

Нужно создать межведомственную комиссию по борьбе с торговлей людьми, назначить национального координатора, руководящего ее работой и тематического омбудсмена, отслеживающего ситуацию, считает Вера Грачева. Кроме того, давно пора наладить сотрудничество между госструктурами и НКО, помогающими жертвам траффикинга.

«Перенаправление потерпевших [в общественные организации] для оказания помощи… позволит жертве [скорее] прийти в себя... Правозащитный подход должен быть в приоритете, не просто потому, что государство обязано защищать права человека, а еще и потому, что это работает на расследование уголовных преступлений», – уверена собеседница.