Обвинения в репрессиях против несогласных сопровождают путинский режим всю его историю. Однако в 2021 году, и особенно 2022-м, система, допускавшая – пусть весьма ограниченный – плюрализм, превратилась в систему, где любое инакомыслие, и тем более протест, приравнены к экстремизму.   

Так, по данным МВД за прошлый год, количество «преступлений экстремистской направленности» выросло почти на 50% – до полутора тысяч случаев. Число задержаний на протестных акциях достигло 20 тысяч в год, что в десять раз больше, чем пару лет назад. А список политзаключенных сравним с таковым в СССР накануне Перестройки.

Как изменилась репрессивная политика на фоне войны, и к каким последствиям для гражданского общества это ведёт?

Как росло производство «экстремизма» 

Преступлениями «экстремистской направленности» власти считают нарушения УК, совершенные по мотивам ненависти – политической, национальной, религиозной, социальной и так далее. На практике шанс получить «клеймо» есть у всякого, кто по каким-либо причинам не нравится властям – от сторонников Навального до «Свидетелей Иеговы».

Конкретно, к «экстремистским» преступлениям относятся «возбуждение ненависти» (то есть, потенциально, любые резкие высказывания в адрес той или иной социальной группы), призывы к экстремизму или «нарушению территориальной целостности», оправдание терроризма, политически мотивированное насилие и хулиганство, принадлежность к экстремистскому сообществу или его финансирование (включая, например, размещение рекламы в Facebook), а также новая репрессивная статья УК – распространение «фейков» об армии. Помимо этого, экстремистским может быть признано практически любое нарушение закона, если власти усмотрят в нём соответствующий мотив.

Статистика «экстремистских» дел не впервые демонстрирует резкие скачки. В 2015-м их число подскочило на 28,5% по сравнению с предыдущим годом, составив рекордные на тот момент 1,3 тыc. случаев. Это произошло, когда силовики открыли «золотую жилу», позволяющую без особого труда повысить количественные показатели своей эффективности – наказания за репосты и комментарии в соцсетях.

В итоге спустя два года число преступлений «экстремистской направленности» превысило полторы тысячи. При этом из 786 осужденных 84% составили авторы разного рода высказываний, не причастные к насилию.

Однако к концу десятилетия власти осознали, что бесконтрольно нарастающий вал дел о словах, фигурантами которых нередко становились простые обыватели, привлеченные к суду по анекдотическим основаниям, лишь дискредитирует власть в глазах населения. Статью 282 частично декриминализовали, после чего «экстремизма» сразу стало в 2,5 раза меньше – 464 случая и 432 осужденных в 2019 году. При этом доля приговоренных за высказывания снизилась до 56% (244 человека). 

Но эффект от смягчения закона оказался скоропреходящим. Вместо того, чтобы сделать борьбу с экстремизмом более «адресной», силовики стали активнее применять другие статьи УК, карающие за слова, например, 280-ю («призывы к экстремистской деятельности»), 205.2 («пропаганда терроризма») или 345.1 («реабилитация нацизма»), констатирует Александр Верховский, директор информационно-аналитического центра «Сова».

На фоне пандемии кривая «экстремистских» дел снова резко пошла вверх. В 2020-м их число выросло на 42% – до 833-х, причем 318 из 504 осужденных пострадали за высказывания. В 2021-м прирост составил ещё 27% – 1057 случаев, 744 приговоренных, 541 наказанный за слова.

Если сравнить эти цифры с показателями советских времен, окажется, что число приговоренных за высказывания в позапрошлом году было примерно таким же, как за всю предперестроечную пятилетку (1981-1985 годы). По двум главным «антисоветским» статьям УК РСФСР: 70 (агитация и пропаганда) и 190.1 (распространение заведомо ложных измышлений) в те годы осудили 540 человек, следует из данных, предоставленных историком и профсоюзным деятелем Павлом Кудюкиным, в начале 1980-х арестованным КГБ и отсидевшим год в «Лефортово» по делу молодых социалистов.    

Репрессии и война

Новая волна репрессий, сопутствующая войне в Украине, оказалась выше, чем все предыдущие. В 2022-м МВД зафиксировало 1566 проявлений экстремизма, почти на 50% больше, чем годом ранее и втрое больше, чем в 2019 году. Полные данные о количестве осужденных и характере приговоров пока не опубликованы, поскольку многие дела ещё не окончены. Однако не приходится сомневаться, что львиную долю «криминала» составят антивоенные высказывания и акции, рассматриваемые властями как «фейки», «дискредитация» армии, вандализм или хулиганство.

Фигурантами так называемого Антивоенного дела (обобщающее наименование всех уголовных процессов против критиков «СВО») сейчас являются 378 человек, что делает его самым массовым случаем одномоментного преследования людей по одной и той же политической причине в новейшей российской истории.

Для сравнения, по так называемому «Болотному делу» (о «беспорядках» в Москве в ходе выступлений за честные выборы в 2012 году) судили 36 человек, а по «дворцовому» (о протестах в защиту Навального в 2021-м) – 181.

Охота на пацифистов

В нулевых и десятых большинство осужденных по экстремистским статьям составляли неонацисты и исламские радикалы (или те, кого власти считали таковыми). В 2020-х приоритеты силовиков стали меняться.

«До этого основным объектом призывов к ненависти были этнические враги. В 2021-м году доминировать стали представители власти – чиновники, армия, полиция», – отмечает глава «Совы» Александр Верховский.

Например, экстремистской признали песню «Жить без власти» рок-группы «Электрические партизаны». По мнению суда, произведение содержит «негативную оценку органов государственной власти... или их представителей». Жителя Новосибирска оштрафовали за видеоролик, обличающий коррупцию в правоохранительных органах (силовиков обидело выражение «преступники в погонах»). А блогер из Кемерово поплатился за критику обращения «преступной власти» с Алексеем Навальным. 

С началом войны появились новые репрессивные нормы, предназначенные специально для критиков «спецоперации» – уголовные и административные статьи о фейках и дискредитации армии.

По данным правозащитного проекта «ОВД-инфо», только уголовному преследованию за «фейки», «дискредитацию», призывы к экстремизму и прочие высказывания в 2022 году подвергли 267 противников российской агрессии. Это больше, чем осудили за все «словесные преступления» в 2019 году.

Та же тенденция прослеживается и в отношении других проявлений «экстремизма». Реальных и предполагаемых праворадикалов и религиозных фундаменталистов на скамье подсудимых теснят демократические и антивоенные активисты. 

«Если раньше вандализмом по мотиву ненависти обычно считались ксенофобные граффити, то в прошлом году по той же квалификации пошли те, кто облил краской букву Z. Статистика заведенных дел по вандализму сильно расширилась», – приводит пример Верховский.

По данным «ОВД-инфо», под следствием сейчас находятся около полусотни таких «вандалов». 

Становятся ли репрессии более суровыми?

Дела об «экстремистских» высказываниях сравнительно редко заканчиваются реальными сроками заключения.

Посадить за слова с большей или меньшей вероятностью могут «оправдывающих терроризм», условно осужденных, тех, кто уже находится в тюрьме или на ком, помимо высказываний, висят и более серьезные обвинения.

«Если исключить всех этих людей, то лишение свободы за высказывания – редкость. В 2018-м было всего 12 таких приговоров, в 2019-м – семь, в 2020-м – четыре, в 2021-м – девять, а в 2022-м, предварительно – шесть. Правда, эти цифры посчитаны без явно неправомерных приговоров, с ними вышло бы немного больше. И еще, мы основываемся на известных нам приговорах за высказывания, а известна нам примерно треть», – говорит эксперт центра «Сова».

Кроме того, большинство подобных дел, возбужденных после 24 февраля, ещё не завершено. Поэтому делать окончательные выводы о том, как война изменила практику преследований за высказывания, рано.  

О чем можно говорить уверенно, так это о том, что репрессии стали более демонстративными. Раньше за слова обычно сажали неизвестных широкой публике людей с малосимпатичными (как правило, националистическими) взглядами. В последнее время объектом преследований стали известные политики и антивоенные активисты.

Например, в июле прошлого года суд приговорил к семи годам заключения муниципального депутата Алексея Горинова, обвинявшегося в «фейках» про армию. В декабре 8,5 лет по той же статье получил политик Илья Яшин. До десяти лет тюрьмы грозит петербургской художнице Александре Скочиленко, заменявшей ценники в магазине на антивоенные листовки.

Такие приговоры, как Горинову и Яшину, даже суровее, чем получали диссиденты в позднесоветские годы, отмечает Павел Кудюкин. По мнению историка, цель подобных процессов – запугать оппозицию и подтолкнуть её деятелей, ещё остающихся в стране, к эмиграции. 

Что ждёт «партизан»

Если шансов сесть за лозунг «Нет войне» пока сравнительно немного, то акции прямого действия, такие как поджоги военкоматов, становятся смертельно опасными. В прошлом году произошло около сотни подобных атак, обычно совершенных одиночками при помощи самодельных «коктейлей Молотова».

Большинство из них не привели к серьезным разрушениям и первое время квалифицировались силовиками как поджоги или хулиганство по мотиву ненависти (по обоим составам виновным грозит до пяти лет тюрьмы).

Однако в декабре покушение на военкомат впервые признали терактом. Двадцатилетний житель Нижневартовска Владислав Борисенко получил двенадцать лет тюрьмы за пожар в административном здании, затронувший один квадратный метр.

Подобная практика выглядит особенно зловещей на фоне участившихся заявлений депутатов и чиновников, призывающих отменить мораторий на смертную казнь, в том числе – для «террористов». Например, Дмитрий Медведев угрожает поджигателям военкоматов «расстрелом без суда и следствия», несмотря на то, что ни один из таких протестов не сопровождался жертвами, а ущерб от них зачастую ограничивался обугленной дверью или разбитым окном.  

От давления на протестующих – к уничтожению протеста

Уголовные обвинения в «экстремизме» – не единственный инструмент преследования несогласных. Куда более распространенным способом заткнуть рот критикам режима являются политически мотивированные задержания (как правило, в связи с протестными акциями). Чаще всего они оканчиваются штрафом или административным арестом на несколько суток, но нередко также могут привести, например, к отчислению из вуза или потере работы.

Полицейские облавы на участников несанкционированных, а то и согласованных, митингов и пикетов долгие годы были рутинной практикой российских властей, всё сильнее ограничивавших свободу собраний. После «болотных» протестов 2012 года риск, сопряженный с выходом на площадь, постоянно повышался, но всё-таки не был запредельным.

В 2017-2019 годах протестные митинги против коррупции, пенсионной реформы, нарушений на выборах и так далее подчас собирали десятки, а по некоторым оценкам и сотни тысяч человек. При этом, по данным «ОВД-инфо», в полицию тогда попадало от 2,5 до 4,5 тыс. протестующих ежегодно. Для большинства задержание означало несколько утомительных часов в участке и штраф – порядка 10 тыс. рублей.

Разразившаяся в 2020-м пандемия стала удобным поводом запретить любые уличные акции, даже одиночные пикеты (в столице запрет действует до сих пор, несмотря на то, что прочие санитарные ограничения давно сняты). Однако волна задержаний началась лишь в год спустя, на фоне массовых митингов в поддержку арестованного Алексея Навального.

В позапрошлом году в РФ было схвачено рекордное количество протестующих – 23,5 тыс. человек, то есть в десять раз больше, чем в 2020-м.

Антивоенные выступления прошлого года сильно уступали по численности акциям в защиту Навального. Тем не менее на них задержали немногим меньше людей – 20 тыс.

Вырос не только риск быть схваченным полицией в ходе самой протестной акции, но и до, и после неё. В крупных городах силовики активно пользуются системой видеонаблюдения и распознавания лиц, чтобы превентивно задерживать оппозиционеров (особенно перед важными для властей датами). Иногда с той же целью – изолировать неблагонадежных – в ход идут ложные обвинения в «телефонном терроризме». Задержания постфактум также широко практикуются (что было редкостью до 2021 года).

Ещё одна «новация», повышающая цену протеста – беспрецедентные масштабы насилия, применяемого к задержанным. Если раньше участники несогласованных митингов рисковали получить телесные повреждения в основном в момент «жесткого» задержания, то после 24 февраля людей стали бить и в отделах полиции. «ОВД-инфо» сообщало о десятках таких инцидентов.  

Огромный объем административных дел отличает нынешнюю ситуацию от советского времени, когда «антисоветчиков» преследовали в основном в уголовном порядке, отмечает Кудюкин. Однако в каком-то смысле советская практика была гуманнее.

«Серия “административок” может повлечь за собой “уголовку”. С их помощью власти намекают гражданину: “А не уехали ли бы вы...”. В позднесоветские годы было проще. Вас просто приглашали в КГБ и говорили: “Либо вы уезжаете по израильской визе, либо мы вас посадим”, – вспоминает собеседник Eurasianet.org. 

Политика устрашения привела к тому, что уличные акции в их привычном виде – согласованные и несогласованные митинги, шествия, одиночные пикеты, народные сходы – практически сошли на нет. Даже протесты, не связанные с антивоенной повесткой и политикой вообще (скажем, в защиту парков и скверов, трудовых прав и тому подобного)? сегодня, за редкими исключениями, принимают форму челобитных.

Назад в СССР?

Если по количеству осужденных за высказывания путинская Россия уже опередила поздний СССР, то по числу политзаключенных стремительно догоняет его.

За последние семь лет список политзэков, регулярно публикуемый специалистами «Мемориала», вырос в десять раз – с полусотни человек в 2015-м до 529 сегодня (речь идёт о тех, кто отбывает заключение по политическим и религиозным мотивам).

Если список будет пополняться такими же темпами, как последние пару лет, через год-два Россия перегонит СССР, где на излёте Застоя насчитывалось около семисот политзэков.

На фоне фактического уничтожения сферы публичной политики возрождаются некоторые практики сопротивления, характерные для советской эпохи. Например, антивоенные активисты всё активнее расклеивают листовки и пишут на стенах, а оппозиционные телеграм-каналы выполняют, по сути, ту же функцию, что советский самиздат. 

Однако возможностей для самоорганизации сейчас все-таки больше, чем в 1970-е.

«Мы живем в иной информационной ситуации в силу существования интернета. Он дает возможность безопасного установления контактов через защищенные мессенджеры, такие как Signal (а не по телефону, с использованием условных слов, как раньше). Интернет делает распространение информации более оперативным и гибким. С другой стороны, плотность контроля и наблюдения сегодня – выше, чем в советские времена. Тогда видеокамеры были в лучшем случае в метро, а сейчас они повсюду», – говорит Кудюкин.

По мнению собеседника, властям едва ли удастся полностью уничтожить оппозицию или свести её деятельность к кухонным разговорам. Скорее, новые диссиденты продолжат действовать в подполье или полуподполье, создавая горизонтальные полувиртуальные объединения на почве антивоенной повестки.