«Овцы съели людей», – так гуманист XVI века Томас Мор описывал запустение английской деревни, когда крупные землевладельцы сгоняли крестьян с земли ради создания высокорентабельных пастбищ. Процесс, известный как огораживания, стимулировал массовую миграцию в города и развитие промышленного капитализма.

Нечто подобное происходит сегодня в России, сельское хозяйство которой переживает подъем в результате политики импортозамещения.

Эмбарго на импорт продовольствия из недружественных Кремлю стран и щедрые субсидии отечественным производителям позволили АПК преодолеть важный психологический рубеж: в 2019-м аграрии впервые превысили советские объемы производства.

В 2020-м Минсельхоз триумфально отчитался о выполнении и перевыполнении большинства целей Доктрины продовольственной безопасности. В частности, самообеспеченность России зерном составила 167%, растительным маслом – 196%, сахаром – 100%. Если в 2011-м РФ произвела 3,8 млн тонн мяса, то в январе-ноябре 2021-го – 7,5 млн.

Агросектор, когда-то считавшийся безнадежно загубленным, стал одним из немногих драйверов российской экономики. Доля рентабельных предприятий в нём превышает 80%. Для сравнения, в добывающей отрасли прибыль приносят лишь 66% компаний.

Однако этот подъем создал ряд серьезных вызовов. Помимо упоминавшихся нашим изданием ранее проблем – вроде того, что рост производства произошел в значительной степени за счет падения качества и роста цен, – обострилась еще одна: несмотря на рост в агросекторе (а, отчасти, именно потому, за счет чего он происходит), деревня продолжает вымирать. Не вписавшись в новые правила игры, устанавливаемые крупными агрохолдингами, сельчане массово бросают землю и ищут лучшей доли в городах.

Производство растет, население тает

В последние годы оптимистично настроенные эксперты заговорили о том, что отток жителей из деревни в город может уменьшиться, а то и пойти вспять. Например, аналитики «Россельхозбанка» с удовлетворением отмечают рост сельского населения в 14-ти регионах страны, начиная с 2014 года и обсуждают перспективу деурбанизации. Другие специалисты сомневаются в обоснованности такого рода прогнозов.

Городское население превысило сельское еще при Хрущеве. С тех пор Россия стала не просто урбанизированным, а сверхурбанизированным государством: в шестнадцати городах-миллионниках живёт столько же россиян, сколько в сельской местности, а всего в городах сосредоточено 74% населения страны.  

За последние двадцать лет численность сельчан, по официальным данным, сократилась с 39 до 37 млн человек, то есть убывала в среднем на 100 тыс. человек в год. Причины – смертность (превышающая рождаемость в подавляющем большинстве сельских районов) и миграция.

При этом официальные данные могут оказаться сильно заниженными, так как далеко не все уезжающие из деревни снимаются с регистрации по месту жительства и, соответственно, попадают в статистику. 

К тому же сельскими жителями де-юре считаются и горожане, заселяющие новые микрорайоны, растущие за городской чертой или покупающие пригородные дома. Так, количество жителей поселка Бугры возле Санкт-Петербурга выросло в десять раз за последние десять лет, поскольку его территория активно застраивается «человейниками».

Из 14 регионов, где, по наблюдениям «Россельхозбанка», сельское население выросло в 2014-2020 годах, пять обязаны этим субурбанизации, то есть разрастанию пригородов. Тенденция обеспечила почти половину прироста: 188 из 400 тыс. человек.

«Потока желающих ехать в село, чтобы заниматься сельским хозяйством, нет. Туда едут мигранты [из ближнего зарубежья] на сезонную работу или высококвалифицированные специалисты, привлекаемые агрохолдингами (их мало). Иногда в деревню уезжают те, кто имеет удаленную работу в городе или энтузиасты, желающие восстанавливать родную деревню. Не думаю, что это спасет ситуацию», – говорит Василий Узун, главный научный сотрудник Центра агропродовольственной политики РАНХиГС.  

Количество россиян, занятых в сельском хозяйстве, сократилось в полтора раза между 2013-м и 2020 годом: с 6,3 до 4,2 млн человек. Главным образом это произошло за счет катастрофического падения числа личных подсобных хозяйств (ЛПХ). 

«Еще недавно в крупных сельскохозяйственных организациях работало около миллиона человек, еще 300 тыс. – в фермерских хозяйствах, а остальные 4 млн – в ЛПХ, число которых оставалось относительно постоянным. [Сельскохозяйственная] микроперепись 2021 года показала, что за последние пять лет исчезло 7 млн ЛПХ. В 2016-м их было 23,5 млн, а теперь 16,5 млн», – констатирует Узун.

Основная причина вымирания ЛПХ – проблемы с поиском работы по месту жительства. Если человек живёт там же, где трудоустроен, клочок земли в десять или тридцать соток может дать натуральную прибавку к скромной зарплате, но он становится обузой, если приходится ездить на заработки. 

Вымирают не только личные, но и фермерские хозяйства. За годы импортозамещения их количество сократилось с 7,1 до 6,5 тыс., а мельчайших ферм – с 17,2 до 14,4 тыс., показывает микроперепись.

Таким образом, успешное развитие АПК, скорее, выталкивает, чем удерживает сельчан дома, и, скорее, разрушает, чем улучшает сельский уклад жизни.

Агрохолдинги и занятость

Выгоды из протекционизма извлекли прежде всего агрохолдинги, крупнейшие из которых владеют сотнями тысяч гектаров плодородных земель и пастбищ. В последние годы они прибирают к рукам всё больше активов, госсубсидий и экономической власти.

Темпы концентрации капитала в агросекторе впечатляют: если в 2006-2008 годах на долю сотни крупнейших хозяйств приходилось 10% произведенного зерна, такая же доля молока и 28% сахарной свеклы, то в 2013-2016-м – уже 20%, 15% и 60% соответственно. По подсчетам исследователей, агрохолдинги производят 61% курятины и 59% свинины; контролируют треть сельхозугодий и в симбиозе с ритейлерами диктуют цены на продовольствие.

Конкурировать с такими мастодонтами фермерам обычно не по плечу. В итоге малый бизнес выдавливают с рынка, а с ним уходят и рабочие места.

Развитие агрохолдингов не компенсирует убыль. Численность работников крупных и средних сельхозпредприятий сократилась с 1,6 млн в 2014-м до 1,3 млн в 2021 году.

Отчасти это объясняется внедрением новых технологий, таких как роботизированные фермы, объясняет Галина Юрова, зампредседателя Профсоюза работников АПК («Профагро»). Сельчанам подчас не хватает умений, чтобы управляться с дронами или цифровыми картами полей.

В то же время потребность в низкоквалифицированной рабочей силе компании удовлетворяют за счёт сезонных рабочих из стран ближнего зарубежья.

В итоге складывается парадоксальная ситуация: с одной стороны, безработица в сельской местности намного выше, чем в городах; с другой – аграрии постоянно жалуются на дефицит рабочей силы, а правительство в разгар пандемии организует специальные поезда с рабочими из стран Центральной Азии, чтобы было кому собрать урожай. 

Агрохолдинги слабо связаны с местными сообществами, и озабочены, скорее, коммерческой эффективностью, чем социальными последствиями своих действий.

«Традиционно, с советских времен, сельская занятость была полной. А сейчас агробизнес меньше думает о том, чтобы всех занять. В итоге люди уезжают в города, чтобы работать охранниками, водителями и курьерами», – отмечает собеседница Eurasianet.org.

«Крупные компании организуют производство точечно. Например, строят огромные свинокомплексы в одном месте, а остальные деревни работы не имеют и приходят в запустение», – говорит Василий Узун.

В итоге традиционный уклад сельской жизни приносят в жертву оптимизации. 

Успехи АПК почти не сказались на доходах сельчан

Сокращение числа занятых в сельском хозяйстве – объективный процесс, идущий по всему миру. Но, в отличие от угольной отрасли, болезненная реструктуризация которой увеличила зарплаты шахтеров, заработки в агросекторе так и остались нищенскими.

Среднемесячная зарплата в сельском хозяйстве (в номинальном выражении) выросла вдвое: с 17 до 35 тыс. рублей за последние десять лет. При этом средняя зарплата всех работающих россиян увеличилась почти в той же пропорции: с 30 до 55 тыс. рублей. Разрыв между «сельской» и «городской» зарплатой остался практически неизменным: в 2013-м селяне получали 58% от среднего по стране, а сегодня – 62%.

Не слишком поменялось и отношение сельских зарплат к прожиточному минимуму. Девять лет назад среднестатистический работник АПК зарабатывал два ПМ в месяц, а в 2021-м – два с половиной. Работа на селе остается самой низкооплачиваемой в стране, занимая последнее, тридцатое, место в рейтинге «РИА».

В действительности зарплата работников сельского хозяйства даже ниже, чем можно судить по публикациям Росстата. Ведомство включает в свои расчеты данные о заработках в смежных отраслях, например, рыболовстве (самая высокооплачиваемая сфера занятости по версии «РИА-рейтинга»). Без них средняя зарплата в сельском хозяйстве составляет лишь 30 тыс. рублей в месяц, отмечает «Профагро» в прошлогоднем статистическом обзоре.

Проблему усугубляет региональное неравенство. В 38 из 89 субъектов работники села не получали и 30 тыс. в месяц, а в Тыве, Забайкалье, Калмыкии, Северной Осетии, Оренбуржье, республике Алтай – даже 20 тыс.

Труд в АПК – критически недооценен, а агрохолдинги сознательно избегают переговоров с профсоюзами, считает  Галина Юрова.

«Вместо этого они доверяют советам консалтинговых агентств, рассчитывающих размер зарплаты на уровне 55% от рынка труда», – говорит профлидер.

О трудовых протестах в деревне слышно мало (за исключением отдельных конфликтов, вызванных невыплатой зарплат). Видимо, работники чаще предпочитают уехать в город, чем бастовать.

Агрохолдинги богатеют, село беднеет

«Успехи сельского хозяйства усугубляют социальные проблемы села. Уезжают молодые и активные, а что делать старым и больным?» – ставит проблему Василий Узун.

На фоне успехов АПК деревня остается зоной застойной бедности, являющейся в большей степени сельским, чем городским явлением. Малоимущие составляют 7% городских и почти 24% сельских жителей, причём доля бедняков в деревне даже растёт (в 2013-м она составляла 22%).

Многие сельчане живут почти в таких же стесненных условиях, как и их предки. Полностью благоустроены лишь около 30% сельских жилищ против 80% городских; питьевой водой обеспечено 66,5% сельских жителей; канализацией – 33,5%, газом – лишь 60% сёл. В некоторых аграрных регионах до сих пор доминирует печное отопление. Например, в Тыве им пользуются 88% домохозяйств, в Забайкалье – 50%, на Алтае – 39%.  

Хотя власти и пытаются исправить ситуацию, вкладывая средства в инфраструктуру (прежде всего, локальные водо- и газопроводы), а также программу сельской ипотеки, эти усилия приносят мало пользы, отмечала Счетная палата. Селянам не хватает средств ни на то, чтобы подключиться к сетям, ни чтобы выплачивать кредиты. К тому же госпрограмма «Комплексное развитие сельских территорий» недофинансируется.

По мнению Василия Узуна, попытки реанимировать село финансовыми инъекциями из центра заведомо обречены на провал.

«Село разоряется и пустеет, потому что у местных органов власти нет доходов. Из подоходного налога человека, работающего в селе, на счет муниципалитета перечисляется 2%. А если он работает в соседнем селе или отходником, вахтовиком – 0%. Остальное уходит в район и область. Очевидно, что такой населенный пункт благоустроенным быть не может. Надо чтобы 40% подоходного налога оставалось там, где человек живет, 40% уходило в область и 20% – федерации», – полагает учёный.

Вместо этого власти собираются ликвидировать сельсоветы в рамках спорной реформы местного самоуправления, что, по мнению эксперта, лишь усугубит заброшенность сельских поселений.

Такая политика, вероятно, отражает далеко идущие представления госчиновников о будущем села. На уровне деклараций государство стремится замедлить убыль сельского населения и привести в порядок сельские территории, а на деле стимулирует урбанизацию.

Правительственная Стратегия устойчивого развития сельских территорий ставит целью стабилизировать численность сельчан на уровне 35 млн к 2030 году, то есть допускает, что в ближайшие восемь лет деревня потеряет столько же жителей, сколько в предыдущие двадцать.

Стратегия пространственного развития поощряет создание городских агломераций как «перспективных крупных центров экономического роста». 

В итоге, едва ли можно рассчитывать на то, что импортозамещение вдохнет новую жизнь в российскую глубинку. Скорее, наоборот.