После начала войны отношения с Россией порвали около тысячи иностранных компаний, причем список ушедших – в разы длиннее, чем перечень оставшихся, следует из данных Йельской школы менеджмента.

Первая волна бойкота, когда западные фирмы чаще приостанавливали, чем полностью прекращали деятельность, сменилась второй, когда инвесторы покидают страну уже насовсем.   

Всё это лишает россиян привычных атрибутов комфортной жизни, усиливает безработицу и рост цен, и в конечном счете ведёт к примитивизации экономики (поскольку вместе с западным бизнесом уходят и передовые технологии).

Однако для части бизнеса внезапное исчезновение конкурентов стало сигналом к масштабному переделу собственности и рынков в свою пользу. В ритейле, общепите, легкпроме, пищепроме, мебельпроме и других секторах, солидная доля в которых принадлежала иностранному капиталу, царит приподнятое настроение. Но есть ли повод для радости у остальных россиян?

Манна небесная

Многие иностранные фирмы спешно продают свои активы новым владельцам, которыми часто оказываются их собственные топ-менеджеры или ближайшие конкуренты-россияне.

Самый нашумевший пример – перевоплощение McDonalds в российскую сеть «Вкусно и точка» (аналогичная метаморфоза ждёт KFC, Starbucks и другие международные брэнды фастфуда, до войны занимавшие около 10% ресторанного рынка РФ). 

Отечественными становятся пищевые предприятия Valio и Dr. Oetker; магазины косметики Sephora и L`Occitane; салоны и склады Mercedes Benz; заправки Shell, на наследство IKEA претендуют сразу несколько местных производителей и продавцов мебели. Список можно легко продолжить.

Как правило, иностранные компании вынуждены отдавать токсичные российские активы за бесценок. Например, дисконт при продаже фабрик IKEA может составить 50-60%, говорил замминистра промышленности Виктор Евтухов в интервью «Известиям». Крупнейший производитель офисной бумаги – Светогорский ЦБК, контролируемый американской International Paper Company – может быть продан впятеро ниже рыночной стоимости, допускают эксперты.

К сговорчивости иностранный бизнес подталкивают такие инициативы, как законопроект о национализации компаний из недружественных стран (ещё не принятый, но активно обсуждаемый). Таким образом, страдающий от санкций российский капитал отчасти компенсирует потери за счет активов и рынков, принадлежавших западным фирмам.

Впрочем, даже на таких льготных условиях российскому бизнесу не всегда по карману участие в «распродаже». На смену западным часто приходят не отечественные, а восточные инвесторы. Особенно активны турки. В частности, турецкая Arcelik приобретает завод Whirlpool в Липецке, выпускающий бытовую технику; Anadolu Efes готовится захватить половину российского пивного рынка после ухода Carlsberg; права на Reebok и другие модные брэнды переходят турецким компаниям; заменой американскому фастфуду могут стать турецкие сети быстрого питания.

А вот крупные корпорации из КНР, вопреки ожиданиям, пока осторожничают. Некоторые из них фактически присоединились к исходу западных инвесторов, опасаясь попасть под санкции. Но, возможно, что малый и средний китайский бизнес все-таки извлечет из ситуации выгоду.

Не было счастья, да несчастье помогло?

С исчезновением конкурентов многие отрасли российской экономики почувствовали прилив энергии. Например, в мае спрос на продукцию российских модельеров вырос на 61% по сравнению с февралем. Ещё недавно дышавшая на ладан легкая промышленность сегодня расширяет штаты: спрос на швей удвоился, а в текстильной столице России – городе Иваново – в кои то веки обсуждают не закрытие, а открытие завода.

«С уходом иностранных компаний открываются возможности для местного бизнеса. Предпринимателям должно дышаться спокойно и уверенно», – заверяет губернатор региона Станислав Воскресенский.

Впрочем, некоторые участники рынка настроены не столь оптимистично. Они указывают, что главным конкурентом российской одежды и обуви были не западные брэнды (занимавшие другой ценовой сегмент), а дешевая контрабанда, поток которой лишь усилится с легализацией параллельного импорта. К тому же неясно, чем заменить импортное оборудование и материалы.

Российские сети фастфуда увеличили свой кусок пирога и горят желанием заполнить нишу, освободившуюся после иностранцев (в том числе – буквально, заняв множество оставленных ими выгодных локаций). В то же время, рестораторов не может не беспокоить сжатие рынка, ведь общепит – первое, на чем начинают экономить люди в трудные времена. Если в миллионниках снятие ковидных ограничений подстегнуло спрос, то в провинции он, наоборот, сокращается.   

Мебельщики откровенно радуются уходу IKEA, поскольку спрос на российскую мебель вырос на 40%, а средняя сумма покупки – на 35%. «Не было бы счастья, да несчастье помогло», – не скрывает удовлетворения владелица одной из мебельных фабрик. Впрочем, праздник омрачает дефицит фурнитуры, отечественное производство которой практически отсутствует. 

«Для того, чтобы что-то перестраивать и улучшать, нужен стабильный экономический фон и позитивный взгляд в будущее. А когда всё вокруг рушится, когда сокращается потребительский спрос, ты не совершишь чудес в экономике», – сомневается в обоснованности радужных прогнозов Илья Матвеев, исследующий политическую экономию постсоветской России.

По его мнению, механическое устранение конкурентов и политика импортозамещения сыграют на руку тем или иным компаниям, но с точки зрения развития экономики принесут вред. 

«Дело ведь не в том, чтобы заместить импорт, а в том, чтобы добиться реальных экономических результатов: роста экономики, благосостояния людей, технологической сложности. В самом факте, что ты заместил импорт, ничего хорошего нет. Достижение – если ты произвел что-то лучшее в мире, а не сделал ухудшенную копию того, что до тебя сделали другие», – говорит эксперт.

Ешь, что дают, и точка

До войны россияне не отличались потребительским патриотизмом. Пару лет назад лишь 36% опрошенных ФОМ считали, что надо стремиться заменить все иностранные товары отечественными, и столько же полагали, что для некоторых видов продукции стоит сделать исключение. Речь шла, прежде всего, о бытовой технике, одежде и обуви, автомобилях, электронике, мебели и лекарствах, отечественные образцы которых, согласно доминирующему мнению, не выдерживают сравнения с импортными или произведенными в России иностранными компаниями.

Опровергнуть подобные представления российскому бизнесу вряд ли по силам, что подчас признают и сами предприниматели. Так, директор известной российской сети быстрого питания «Теремок» Михаил Гончаров высказывал мнение, что стать новым McDonalds в России не сможет никто, потому что «мы так, как они, делать не умеем». Представители российских мебельных гипермаркетов Hoff, пытающихся копировать бизнес-модель IKEA, также скромно признавали, что пока не могут сравниться со шведами. 

Действительность подтверждает эти выводы. Без импортных поставок «Вкусно и точка» не может приготовить даже картошку фри. Заказанной мебели приходится ждать месяцами, цены на нее взлетели до небес, а качество и дизайн, как правило, оставляют желать лучшего.

Однако российскому бизнесу и не нужно гнаться за мировыми лидерами, так как выбора у потребителей всё равно не осталось.

«Когда в 2014 году перестали продавать еду из Европы, агрохолдинги заработали много денег, но это не значит, что у нас появился вкусный сыр. Чем меньше конкуренции, тем больше возможностей задирать цены и продавать дерьмовые товары, вроде никому не нужного ивановского текстиля. А значит, жизнь людей станет хуже. Государство перекладывает тяготы войны на бизнес, а бизнес – на основную массу населения», – считает Матвеев.

В итоге крупные компании получают рекордные прибыли, а потребители довольствуются слабыми подобиями «довоенных» вещей. В частности, маркетплейс Wildberries, сорвавший джекпот на фоне потребительского ажиотажа первых недель войны, теперь обвиняют в сбыте контрафакта (что было бы неудивительно, поскольку запасы брэндовой одежды на складах иссякают). 

Попытки властей и бизнеса подсластить пилюлю лишь смешат и раздражают население. Например, Владимир Путин расхваливает травяной отвар иван-чай как патриотичную замену кока-коле и призывает отказаться от копирования западных образцов одежды, положившись на «творческое начало». Посеревшей из-за нехватки импортного отбеливателя офисной бумаге приписывают «приятный цвет слоновой кости» и пользу для здоровья. На эту тему уже появились мемы.

От смены собственников пострадают не только покупатели, но и работники. Западные компании больше пеклись о ESG-принципах (социальной и экологической ответственности), а их стиль управления часто был демократичнее, чем принято в России.

Сотрудники локализованных компаний утратят ряд прав и привилегий, а профсоюзам будет намного сложнее наладить диалог с новым российским менеджментом, особенно в условиях повсеместного завинчивания гаек, считает социолог Петр Бизюков, руководитель проекта «Мониторинг трудовых протестов».

«Раньше вы работали по стандартам шведского социализма, а теперь будете работать по общемировым», – приводит издание OpenDemocracy характерную реплику топ-менеджера бывшего филиала  шведской корпорации, перешедшей под контроль россиян.

Военный капитализм

Передел собственности в пользу крупнейших российских игроков усилит монополизацию – например, в строительном и продуктовом ритейле, где горстка лидеров уже контролирует 60-70% рынка.

С исчезновением таких иностранных компаний, как OBI или Prisma, рыночная власть торговых сетей неизбежно возрастет, что внушает тревогу производителям, жалующимся на ценовой диктат и поборы. А если общественное мнение на Западе заставит дрогнуть таких поборников принципа business as usual, как «Леруа Мерлен», «Ашан» и «Метро», тенденция может стать необоримой.

На словах власти признают проблему. «Надо… сделать все, чтобы внутренняя конкуренция была обеспечена, чтобы у нас эта сфера деятельности (производство) не начала иметь монопольного характера», – подчеркнул Путин, говоря об «уникальных возможностях», открывающихся для российского бизнеса.

На деле правительство прямо поощряет монополизм, разрешив не согласовывать с ФАС сделки о покупке активов на сумму до 2 млрд рублей (раньше порог составлял 800 млн) и позволив ритейлерам контролировать свыше 25% рынка.

«Сектора производства потребительских товаров, ритейла, отчасти – банков и недвижимости были рыночными именно за счет того, что в них был западный капитал, который конкурировал с российским. Если западный капитал уйдет, рыночность этих секторов снизится», – полагает предупреждает эксперт Илья Матвеев.

Однако, учитывая последние заявления вице-премьера Дениса Мантурова о том, что от рыночной политики нужно отказаться во имя суверенитета, сомнительно, что власти рассматривают свободу конкуренции как ценность.

Гораздо ценнее лояльность российского бизнес-класса, которая, по мнению Матвеева, будет тем сильнее, чем более изолированной становится экономика.

«Если у бизнеса есть активы и интересы не только в России, он, во-первых, заинтересован в более дружественных отношениях с внешним миром, а, во-вторых, меньше беспокоится о ситуации в стране, из которой он может, в случае чего, улизнуть. Но когда президент поставил ребром вопрос: “Вы или полностью уходите из России, потеряв большую часть денег, или остаетесь, и потеряете большую часть денег за пределами России”, то, конечно, они будут связаны с судьбой Путина и его режима», – убежден исследователь.

По мнению собеседника Eurasianet.org, возможность поделить активы западных конкурентов (а, в конечном счете, поживиться за счёт потребителей) является компенсацией за изгнание из рядов международной деловой элиты, с которой российский бизнес так долго стремился слиться.

Однако, с точки зрения будущего, подобная политика является провальной: российская экономика может адаптироваться к санкциям, но это будет восстановление на более низком технологическом уровне и без перспектив роста. В итоге, предупреждает эксперт, если санкции когда-нибудь снимут, а западный капитал и товары вернутся в страну, неконкурентоспособные отрасли, выросшие на грядке импортозамещения, ждёт та же печальная судьба, что и советские предприятия в 1990-е годы.