Масштаб боевых действий в Украине уже превзошел войну в Афганистане и две «контртеррористические операции» в Чечне. Это касается как количества задействованных солдат и техники, так и потерь.

Официальные данные о том, сколько военных участвует в российском вторжении, сильно отличаются от данных, которые приводят независимые СМИ в своих расследованиях. Однако, каким бы цифрам мы ни доверяли, речь идет как минимум о сотнях тысяч человек, которые со временем пополнят ряды ветеранов. Более того, по данным как американских, так и европейских военных, потери России уже приближаются к 200 тысячам человек: это убитые и потерявшие боеспособность раненые в соотношении примерно один к трем, т.е. число получивших инвалидность в результате войны уже может составлять около 150 тысяч. Но помощь потребуется даже тем, кому посчастливится вернуться домой без серьезных физических травм.

В предыдущие десятилетия власти делали слишком мало, а то и ничего, чтобы помочь бывшим военным справиться с посттравматическим стрессом, последствиями ранений, и в целом облегчить их возвращение к мирной жизни (об этом – в нашей предыдущей статье о проблемах ветеранов). Изменится ли что-нибудь теперь?

Спасает ли война от нищеты?

С точки зрения российских военных, конфликт в Украине отличается от кампаний в Афганистане и Чечне куда более существенным размером обещанных выплат. Именно желание поправить своё материальное положение стало для многих главной мотивацией отправиться на фронт. Однако обещания властей не всегда совпадают с реальностью.

Минобороны заявляет, что гарантирует каждому участнику боевых действий ежемесячные 150-200 тыс. рублей и еще целый список доплат за подбитый танк, беспилотник и так далее.

Также военным обещают выплаты в случае ранений: тяжелые оцениваются примерно в 250 тыс., легкие в 70 тыс. рублей. Около трех миллионов положено тем, кого из-за ранения уволили со службы. Огромные деньги, учитывая, что медианная зарплата в РФ (больше и меньше которой получают по 50% граждан) в прошлом году составляла около 40 тыс. рублей в месяц.

«Меня переломало, контузило, но потом все выплатили. Поэтому тем, кто панику в Интернете разводит, я говорю: “У меня ранение в мае было, а выплаты я только в августе получил”. Но надо ведь понимать процедуру. Там следствие идет, все фиксируют», — рассказывает Виталий (имя изменено по соображениям безопасности), воевавший в Украине по контракту.

Однако «паника» далеко не всегда безосновательна. По словам ответственного секретаря «Союза солдатских матерей России» Валентины Мельниковой, многие раненые не получают обещанных денег. К примеру, если военнослужащий поступил в госпиталь с поврежденной ногой, но без пулевых ранений, его травму могут посчитать не боевой, а бытовой. «То, что в него стреляли, когда он перепрыгнул к раненому в окоп и повредил ногу — ничего не значит. Три миллиона он не получит», — говорит собеседница Eurasianet.org.

С ежемесячными выплатами тоже не все однозначно. Система относительно хорошо налажена лишь для контрактников, чьи зарплата и надбавки оформляются приказами, которые всегда можно найти. Если служащим по контракту недоплачивают, они могут обратиться в военную прокуратуру, объясняет Мельникова.

Однако остальным категориям солдат получить обещанное значительно труднее.

«Что касается добровольцев, то у них на руках контрактов нет. Что написано в военных билетах — науке не известно. Поэтому с ними все очень плохо. Что касается мобилизованных, то я ещё ни разу не получила сообщения о том, что кому-то единовременно выплатили 195 тыс. рублей. Зато мне и всем моим региональным коллегам периодически приходят сообщения о том, что даже те [мобилизованные], кого отправили в сентябре, не получали ни разу денежного довольствия», — констатирует правозащитница.

Выплаты не решат проблему реабилитации ветеранов

Возможность заработать на войне — один из главных аргументов агитационной кампании властей. Однако размеры выплат, которые, пусть и с оговорками, получат некоторые новые ветераны — единственное, что будет отличать их реабилитационный путь в сравнении с ветеранами Афганистана и Чечни.

«У меня вот два друга приехали, оба контуженные, переломанные. Ну да, получили по три миллиона. Но что это значит? Три месяца, и у тебя этих денег не будет. Ты купишь машину, сделаешь ремонт в квартире… Ну, и половину проешь или пропьешь. Денег не будет, а контузия останется», — говорит Николай (имя изменено по соображениям безопасности), ветеран первой чеченской войны, не захотевший ехать в Украину.

Денежные накопления действительно могут облегчить жизнь комбатантов на первое время. Однако война всегда останется событием, оставляющим, помимо физических шрамов, серьезные психологические травмы. Без должного лечения они могут преследовать человека всю жизнь.

«Чаще всего [пациент с посттравматическим стрессовым расстройством] – это человек достаточно измененный личностно. Либо у него огрубляются черты, которые были свойственны ему еще до начала боевых действий, либо появляются совершенно новые особенности личности, которые мешают ему адаптироваться в обычной, не боевой среде. Человек с оружием приобретает большие возможности власти, и он не лучшим способом использует эти возможности в обычной жизни. Он привыкает разрешать конфликты и сложности силой. Чаще всего это люди взрывчатые, несдержанные, прямолинейные, и они склонны уходить в пьянство или наркотики», – объясняет врач-психиатр Григорий Янушко, завотделением Санкт-Петербургской клиники неврозов имени И.П. Павлова.

По словам специалиста, реабилитационную помощь страдающим ПТСР можно разделить на два типа: психологическую терапию, чтобы адаптироваться в мирной жизни, и психическую — медицинское лечение, необходимое в тех случаях, когда у человека диагностируются более острые состояния.

«Психологическая реабилитация — очень длительный и затратный процесс, который не ограничивается неделей, двумя или месяцем. А если это, предположим, острый психоз или острое психотическое состояние, то, купируя его, мы опять возвращаемся к первому этапу — психологической помощи и адаптации этого человека в мирной среде», — добавляет собеседник Eurasianet.org.

В России до сих пор нет централизованной программы по выявлению и лечению ПТСР у комбатантов. В отличие от времен Афганистана или Чечни, в некоторых регионах появились крупные медицинские центры, где занимаются психологической реабилитацией военных, но их катастрофически не хватает. Начиная с 2008 года ветераны имеют право попасть на лечение в подобные центры бесплатно, но только на тридцать дней и при наличии необходимых показаний. Этого явно недостаточно для полной реабилитации. Более того, по рассказам военных, вернувшихся из Украины, пройти психологическую диагностику по окончании службы им даже не предлагали.

А если учитывать, что ветераны обычно не склонны признавать свои психологические проблемы и обращаться к врачам, эффективность закона вызывает сомнение.

«Здесь вопрос еще и в том, чтобы эти конкретные медицинские меры подкреплялись конкретными социальными мерами. Социальная поддержка с выплатой пособий и помощью в трудоустройстве — очень важная вещь. Если этого нет, то можно хоть всю страну центрами застроить, и толку не будет. Проблема в том, что ПТСР, как и многие такие психические расстройства, выкидывают человека из нормальной жизни. Кто побывал на войне, тот побывал в другом мире и его нужно возвращать обратно, а не просто формально возвращать домой. Это люди, которые могут хотеть вернуться воевать дальше или создать такие же условия для себя здесь. Война никуда не уходит, пока эти люди живут в такой парадигме», — рассказывает врач-психиатр Виктор Лебедев, основатель проекта «Дело Пинеля».

Одна из примечательных черт войны в Украине, отличающих ее от войн в Афганистане и Чечне, — это то, что она ведётся преимущественно артиллерией. Бои часто представляют собой серию ракетных и минометных обстрелов. Подобный характер войны обесценивает опыт солдата, ставя его в безвыходное положение.

«У нас в “Ахмате” много было подразделений, много ребят очень опытных, стреляных, которые и Сирию, и Чечню прошли. С хорошим опытом пацаны. Но это другая война. То, что было в Чечне и в Сирии — это какой-то поход был… Прогулка. То, что там сейчас происходит… очень жестко. Опыт вообще ничего не решает. Стрелковых боев мало. Они оттягиваются и артой (артиллерией — прим. ред.) накрывают. Если брать Чечню, то за год почти у нас из 108 человек потеряли 10 убитыми и ранеными. Здесь же за полтора месяца из 240 человек осталось 60… Просто какой-то ад, мясорубка», — рассказывает Виталий (имя изменено по соображениям безопасности), ветеран второй чеченской кампании, воевавший в Украине по контракту.

Военные, с которыми нам удалось поговорить, описывали чудовищные сцены, с которыми они сталкивались во время минометных обстрелов. И даже самые опытные из них отмечали, что никогда до этого не встречались с подобным.

Такие комментарии вызывают опасения, что травмы этой войны, с которыми новые ветераны вернутся домой, окажутся более серьезными, чем раньше. При этом государство, вероятно, будет относиться к вопросам реабилитации и адаптации ветеранов все так же невнимательно.

Тревогу о последствиях еще более усиливают российские ЧВК, вербующие в свои ряды заключенных, в том числе сидевших за тяжкие и особо тяжкие преступления. За участие в войне этим людям обещают свободу. Что будет, когда вместе с остальными военными они вернутся в мирную жизнь, не пройдя должной психологической диагностики и реабилитации?

Попытки предупредить грядущий кризис, связанный с возвращением ветеранов, были, но провалились. В декабре прошлого года депутаты из ЛДПР разработали проект поправок в федеральный закон «О ветеранах», согласно которым участники боевых действий, члены их семей и родственники погибших имели бы право на бесплатную психологическую помощь. Однако в Кабмине законопроект не поддержали, посчитав, что существующих мер вполне достаточно.