Долгие годы Россия оставалась прочным бастионом климатического скептицизма. Президент Владимир Путин не раз демонстрировал ироничное отношение к теме глобального потепления.

В последние годы риторика Кремля стала заметно менее прохладной. Возможно, этому способствовали лесные пожары и наводнения, возможно – боязнь отстать от мирового тренда.

В сентябре 2019 года РФ наконец ратифицировала Парижское соглашение о климате (2015), ставящее целью построение «климатически нейтрального мира» к середине века.

Минэкономразвития опубликовало проект Стратегии долгосрочного развития РФ с низким уровнем выбросов парниковых газов до 2050 года. Документ все еще дорабатывается, но в ноябре 2020 года Путин издал указ, санкционировав основную цель проекта: сократить выбросы парниковых газов до 70% от уровня 1990 года в течение десяти лет.

Эксперты, опрошенные Eurasianet.org, считают стратегию противоречивой и несущей значительные риски.

Чего требует Парижское соглашение?

В настоящее время глобальная температура примерно на 1℃ больше, чем до промышленной революции.

Страны, подписавшие Парижское соглашение, обязаны разработать стратегии низкоуглеродного развития своих экономик с учетом глобальной цели: удержать среднемировую температуру «намного ниже» 2℃ сверх уровня доиндустриальной эпохи (но не выше 1,5℃).

Планету ждут тяжелые последствия как при потеплении на 2℃, так и на 1,5℃, однако в первом случае они будут более катастрофическими, чем во втором, считает Межправительственная группа экспертов по изменению климата (МГЭИК).

Развитие по худшему сценарию приведет к «существенному повышению температуры в экстремально жаркие дни во всех регионах суши» (что чревато лесными пожарами и высокой смертностью от перегрева), «увеличению количества обильных осадков… особенно в высоких широтах северного полушария» (это может спровоцировать наводнения), опасному повышению уровня моря в результате таяния ледников, опустыниванию Средиземноморья и т.п. Все это станет шоком для сообществ и экосистем, а также «множителем масштабов нищеты», предупреждают в МГЭИК.

Чтобы этого не произошло, необходимо сбалансировать объемы антропогенных выбросов углерода с объемами их поглощения.

«Надо выйти на ситуацию, когда выбросы не превышают поглощение (и то, и другое при этом – антропогенное). Не надо смотреть на моря и океаны или дикие леса, которые поглощают столько же, сколько производят [сами]. Надо смотреть на человеческую деятельность… Отсюда вытекает популярная фраза «net-zero [emissions]», означающая, что нетто-выбросы равны нулю», – поясняет Михаил Юлкин, основатель и гендиректор компании «КарбонЛаб».

В отличие от своего предшественника – Киотского протокола (1997) – Парижское соглашение не определяет квоты на выброс парниковых газов. Правительства, подписавшие документ, должны сами поставить «амбициозные цели», отвечающие сверхзадаче. 

Большинство из них (125, по подсчетам Юлкина) провозгласили целью обнулить нетто-выбросы СО2 в ближайшие десятилетия, либо собираются объявить об этом в ближайшее время.

«Нигде внятно не сказано, что значит “середина века”. Поэтому, когда надо разработать стратегию декарбонизации (сокращения выбросов парниковых газов)… вы можете себе назначить середину века по вашему усмотрению. Кто-то рисует 2050-й год; кто-то, например, Швеция, 2045-й; кто-то, как Финляндия, 2035-й; кто-то, как Норвегия, 2030-й; а кто-то, вроде Китая, осторожно пишут – 2060-й. Но, в любом случае, они пишут, что выйдут в ноль, как написано в Парижских соглашениях», – говорит руководитель «КарбонЛаб».

На этом фоне Россия идет своим, особым путем.

Стратегия ничегонеделания?

Актуальная версия проекта стратегии оставляет без ответа вопрос о том, станет ли российская экономика климатически нейтральной к середине века.

Документ описывает два сценария низкоуглеродного будущего: базовый (его взяли за основу) и интенсивный.

Согласно первому, в 2030-м РФ выбросит в атмосферу на 30% меньше парниковых газов, чем в 1990-м. Это на 19% больше, чем в 2017-м. Насколько уменьшатся или вырастут выбросы с 2030 по 2050-й годы, прогноз умалчивает.

Более ранний вариант документа намечал, что в 2050-м Россия (следуя базовому сценарию) произведет 1,9 млрд тонн эквивалента СО2 – на 415 млн тонн больше, чем в 2017-м.

Интенсивный сценарий туманно обещает выход России на «траекторию устойчивого снижения выбросов парниковых газов уже с 2035 года с возможностью достижения углеродной нейтральности после 2050 года».

Детальное описание ожидаемых результатов развития по интенсивному сценарию в тексте отсутствует.    

«В Стратегии развития с низким уровнем выбросов парниковых газов о декарбонизации (сокращении выбросов парниковых газов) ничего не сказано, – констатирует Михаил Юлкин. – … Получается, стратегия идет прямо поперек Парижскому соглашению, [где] написано, что наша задача – выйти в ноль».

Российские чиновники не устают заявлять, что Россия не только выполнила, но и перевыполнила свои международные климатические обязательства.

По официальным данным, совокупные выбросы парниковых газов в РФ в 2017 году были почти на 50% меньше, чем в 1990-м. Причиной спада называют массовую деиндустриализацию 1990-х и экономический застой 2010-х.

«Отсчитывать (сокращение выбросов) от [уровня] 1990 года… повелось с момента, когда приняли первый международный климатический документ: Рамочную конвенцию ООН 1992 года. Первые обязательства, связанные с ограничением выбросов, появились в Киотском протоколе (ратифицирован РФ в 2004-м). В нем написано, что Россия обязуется не превысить [свой] уровень выбросов 1990 года. В тот момент у нас было меньше половины от 1990 года... Получилось, что мы выполнили обязательства до того, как их дали. [С тех пор] идет ссылка на “подвиги”, которые мы совершили до того, как обещали совершить подвиг», – иронизирует Михаил Юлкин.

Поможет ли «жаропонижающее»?

Не считая себя обязанной сокращать выбросы, Россия ставит во главу угла относительное снижение углеродоемкости экономики в расчете на единицу ВВП.

По базовому сценарию, этот показатель должен снизиться на 9% с 2017 по 2030 годы, а к 2050-му – на 48%.

Прогресса собираются достичь за счет повышения энергоэффективности предприятий, зданий, ТЭК, транспорта, а также развития атомной и «зеленой» энергетики. Эксперты «Гринпис России» считают предложенные меры недостаточными, а иногда и вредными.

Например, стратегия не предусматривает отказа от одноразового пластика (мера, уже осуществленная многими странами) и поощряет мусоросжигание как якобы более экологичный источник энергии. 

Согласно документу, мощность возобновляемых источников энергии (ВИЭ) должна вырасти к 2050 году с нынешних 0,5 до 13 ГВт, тогда как АЭС – с 28 до 35 ГВт. Таким образом, к середине века атомные реакторы будут вырабатывать все еще втрое больше энергии, чем ветряки и солнечные батареи.

Доля ВИЭ в энергобалансе составит 4% к 2035 году, заявил в прошлом году тогдашний министр энергетики Александр Новак. Для сравнения, Китай хочет увеличить эту долю до 30% к 2030 году, а некоторые европейские страны, такие как Испания, до 100% к середине столетия.

По мнению руководителя климатического проекта российского «Гринпис» Василия Яблокова, многое из намеченного в Стратегии, безусловно, полезно.

«Хорошо, что у России есть хоть какая-то стратегия. Правительство заявляет, что хочет… оказаться посередине (между базовым и интенсивным сценариями), чтобы, с одной стороны, не полностью декарбонизироваться, а с другой – хоть что-то поменять с точки зрения энергоэффективности… Многое можно сделать, не прикладывая больших усилий. Но для борьбы с изменением климата нужно делать не “чуть больше”, а пересмотреть все подходы», – отмечает он.

Углеводороды: топливо или тормоз экономического роста?

Экономический рост РФ, в последние годы редко поднимавшийся выше 1%, скоро восстановится и достигнет 3%, прогнозирует Стратегия низкоуглеродного развития. Согласно базовому сценарию, ВВП страны в 2030-м будет более чем на 40% больше, чем в 2017-м. Как следствие, эмиссия парниковых газов будет расти, хоть и убывающими темпами.

Российские власти больше пекутся о росте ВВП, чем о будущем человеческой цивилизации, однако подобный «прагматизм» может похоронить надежды на модернизацию экономики, убежден Михаил Юлкин.   

Правительство по-прежнему рассматривает экспорт углеводородов как один из главных источников дохода, следует из Энергетической стратегии РФ до 2035 года (на ней базируется и стратегия низкоуглеродного развития).

Согласно документу, через пятнадцать лет Россия будет добывать столько же нефти, сколько в 2018-м, а газа – на 37,5% больше. При этом экспорт сырой нефти снизится лишь на 3%, а сжиженного природного газа – увеличится всемеро. Кроме того, РФ планирует вчетверо нарастить вывоз бензина и на 80% – дизтоплива. 

Опрошенные Eurasianet.org эксперты считают подобные прогнозы неадекватными.

«[Наши основные торговые партнеры] ставят задачу сократить выбросы… за счет отказа от ископаемого топлива: декарбонизации энергетики, автомобильной отрасли, тяжелой промышленности. Предполагается, что потребление угля [в ЕС] сократится наполовину, нефти – на треть, газа – на четверть к 2030 году. На этом фоне мы себе рисуем 3% роста ВВП. Как?», – недоумевает Михаил Юлкин.

Низкие фактические показатели экономического роста позволят РФ снова отчитаться о перевыполнении своих обязательств перед планетой, не ударив для этого пальцем о палец, полагает собеседник Eurasianet.org.

Российские элиты уже не отрицают реальность глобального потепления, но смотрят на международные усилия по борьбе с ним сквозь призму своих геополитических представлений и краткосрочных экономических выгод, отмечает Василий Яблоков.

Главный оппонент сторонников активной климатической политики – Российский союз промышленников и предпринимателей (РСПП) – настроен даже более консервативно, чем правительство.

Организация, ранее выступавшая против ратификации Парижского соглашения, считает ограничение объема выбросов до 70% от уровня 1990 года «слишком амбициозной» и угрожающей инвестклимату целью, а также призывает РФ противостоять повышению пошлин на углеродоемкие товары, ввозимые в ЕС.

«Они (РСПП) воспринимают [любые шаги в борьбе с изменением климата] как протекционизм, [искусственное] повышение конкурентоспособности европейской продукции и т.д. Рассматривают эти меры как сдерживающие российские компании. Трансграничный углеродный налог преподносится как “плата за воздух”, хотя в действительности это плата за воздействие на климатическую систему», – считает Яблоков.

По мнению экспертов, полумеры и чрезмерная забота об удобствах сырьевого бизнеса могут привести к еще большему технологическому отставанию.

«Они (крупный бизнес) пытаются сохранить статус-кво, чтобы не начать тратить невероятные деньги на перестройку всей инфраструктуры, хотя очевидно, что, не делая сейчас эту перестройку, они сильно потеряют», – предупреждает Василий Яблоков из «Гринпис России».

Делая ставку на углеводороды, Россия обрекает себя на отставание, говорит Михаил Юлкин из «КарбонЛаб».

«Мы почему-то все еще надеемся, что повторится история первого десятилетия XXI века (рост цен на углеводородное сырье, заливший Россию нефтедолларами), – резюмирует Юлкин. – На деле [третье десятилетие] будет еще хуже, чем второе, потому что мировой спрос на углеводороды будет падать. С высокой вероятностью мы повторим историю 1990-х: сжатие и неконкурентоспособность экономики, [и, как следствие], сокращение уровня благосостояния населения».