Риторика Кремля о внутренних врагах работает всё хуже: она стимулирует силовиков и чиновников, но всё менее убедительна для обычных граждан.

Уверенность, что у России есть враги, разделяли 82% опрошенных «Левада-центром» в минувшем октябре – на 12% больше, чем десятилетием ранее (69-70%) и почти столько же, сколько в побившем все рекорды 2014-м.

Внешние недруги во главе с США – вне конкуренции: в топ-5 врагов РФ входят исключительно иностранные державы. Но кроме них россияне опасались внутренних врагов.

На первый взгляд, в них верило совсем не много граждан: в общей сложности 7% по версии «Левады». Чаще всего к «домашним вредителям» относили правительство, чиновников, депутатов, коррупционеров, Путина (в сумме 5% ответов). Враждебность к либералам или оппозиции испытывал лишь 1% респондентов. Еще 1% полагал, что «мы сами себе враги», что бы это ни значило.

Но подобные результаты, в действительности, не означают, что россияне опасаются лишь происков иностранцев. За последние годы Кремль приложил немало усилий, чтобы представить своих оппонентов внутри страны марионетками Запада. Например, в своей исторической «крымской речи» Владимир Путин называл противников аннексии полуострова «национал-предателями» и «пятой колонной». Таким образом, враги народа могут рассматриваться как элемент внешней угрозы.

Отождествление внутреннего и внешнего врага – не новость в истории. Одно из влиятельных объяснений Большого террора в СССР состоит в том, что Сталин стремился «очистить» страну от всех, кого рассматривал как «пятую колонну» и потенциальных коллаборационистов в случае войны. Та же параноидальная логика лежала в основе антисемитского дела Дрейфуса во Франции рубежа XIX и XX веков или маккартизма в США 40-50-х. 

«Существует универсальная схема [построения врага], действующая с конца XIX века. Внутренний враг опознается как инородное тело; как чужой, скрывающийся среди большинства граждан. Задача власти и “настоящих патриотов” состоит в том, чтобы этого чужого постоянно выявлять», --объясняет историк и политолог Илья Будрайтскис.

Как складывался образ врага

Идея о том, что внутриполитические оппоненты Кремля находится на содержании у его внешнеполитических конкурентов впервые прозвучала из уст Владимира Путина еще в 2007-м, задолго до того, как отношения России и Запада серьезно накалились.

«Им (врагам России) нужно слабое, больное государство. Им нужно дезорганизованное и дезориентированное общество, разделенное общество – чтобы за его спиной обделывать свои делишки, чтобы получать коврижки за наш с вами счет. И, к сожалению, находятся еще внутри страны те, кто “шакалит” у иностранных посольств…, рассчитывает на поддержку иностранных фондов и правительств, а не на поддержку своего собственного народа», – заявлял президент, выступая перед сторонниками накануне думских выборов.

По обыкновению, Путин не называл врагов по имени. Но было ясно, что речь шла о коммунистах («тех, кто в течение десятилетий руководил Россией, а в конце 80-х […] оставил людей без самых элементарных услуг и товаров») и людях из окружения Бориса Ельцина («тех, кто в 1990-е годы, занимая высокие должности, действовал в ущерб обществу и государству, обслуживая интересы олигархических структур»).

Позднее объектом травли стали лидеры внесистемной оппозиции, лидеры, возглавившие протесты с требованием честных выборов в 2011-2012 годах. В разгар массовых акций на Болотной площади Москвы Путин вновь обратился к киплинговским метафорам, назвав «бандерлогами» людей, «имеющих паспорт РФ, но действующих в интересах иностранного государства и на иностранные деньги».

О ком шла речь, стало окончательно ясно после выхода пропагандистских фильмов НТВ «Анатомия протеста» и «Анатомия протеста – 2», утверждавших, будто протестующие получают деньги за выход на площадь, а лидер «Левого фронта» (одной из заметных оппозиционных организаций тех лет) Сергей Удальцов вел переговоры с грузинскими парламентариями и беглыми олигархами, якобы собиравшимися профинансировать революцию в РФ. По мнению ряда экспертов, оба фильма грубо искажали или фальсифицировали факты.

Принятый в 2012-м первый закон об иностранных агентах юридически закрепил концепцию, согласно которой международные связи в сочетании с попытками повлиять на решения властей или общественное мнение трактуются как подрывная деятельность в интересах враждебных держав.

Тогда же в госпропаганду вплетается новый мотив, с тех пор её не покидавший – культурная война с «загнивающей» Европой и предполагаемыми разносчиками чуждых ценностей внутри страны.

Обвинив Запад в переоценке моральных норм, забвении национальных традиций и даже «признании равноценности добра и зла», Кремль ударил по престижу западного образа жизни и демократии в глазах россиян.  

Первой жертвой консервативного поворота стало российское ЛГБТ-сообщество, послужившее наглядным примером «нравственного разложения».

Закон о пропаганде нетрадиционных сексуальных отношений среди несовершеннолетних и сопутствующая его принятию агрессивная (вплоть до призывов «сжигать сердца геев») информационная кампания привели к вспышке гомофобии. Протесты ЛГБТ-людей разгонялись полицией и праворадикалами; нападения и убийства приняли угрожающий размах, отмечал центр «Сова».

Позднее к репрессиям против ЛГБТ добавились санкции против граждан, придерживающихся «непатриотичных» версий отечественной истории. 

Кратковременный триумф пропаганды  

Идея о том, что внутри оппозиционного лагеря скрываются враги, пытающиеся разрушить Россию на деньги Запада, поначалу не пользовалась большой популярностью. В начале 2012-го лишь 13% опрошенных «Левада-центром» разделяли убеждение, что за протестующими стоят «западные спонсоры».

В мае 2013-го, когда движение за честные выборы уже сходило со сцены, митинги предыдущего года всё еще поддерживали 27% респондентов «Левады», почти столько же, сколько их не одобряли (30%).

Власти не пытались по-настоящему вовлечь массы в поиски внутренних врагов и борьбу с ними. Организованные в пику «болотным» протестам «путинги» на Поклонной горе или знаменитая речь начальника цеха «Уралвагонзавода» Игоря Холманских, пообещавшего «выйти с мужиками и отстоять стабильность», были, скорее, имитацией такого участия, считает Илья Будрайтскис. 

«Если вспомнить и борьбу с “космополитами” в эпоху позднего сталинизма или “коммунистами” в период маккартизма в Америке, то […] это были не просто кампании государственных органов. Рядовые граждане должны были писать доносы, срывать “антипатриотические” манифестации… В современной России подобная риторика работает как система сигналов для представителей государственной власти, а не как обращение к обычным гражданам. Кампания носит верхушечный характер и не предполагает активного действия снизу, извне государственных структур», – полагает собеседник Eurasianet.org.

Ситуация временно изменилась в середине десятых, когда на фоне украинского Майдана, «русской весны» и западных санкций против РФ страну охватила патриотическая эйфория.

«В 2014-2015 годах обращение к патриотическому большинству перестало носить исключительно пассивный характер. Например, открыто поощрялось вооруженное добровольное участие в конфликте на востоке Украины», – отмечает политолог.

В июне 2014-го 36%, а в ноябре 2015-го – 41% россиян заявляли о поддержке борьбы с «пятой колонной Запада». Осуждала подобные меры лишь примерно четверть опрошенных. Если в 2012-м 72% граждан ощущали потребность в какой бы то ни было оппозиции, то в 2014-2016-м – лишь 50-60%.

Эффективной оказалась и гомофобная пропаганда, семена которой упали на почву народных предрассудков. Если в 2012-м с утверждением, что геи и лесбиянки должны иметь равные права с другими гражданами соглашалось 46% опрошенных «Левадой», то в 2013-м – лишь 39%.

Все же, ненависть к оппонентам Кремля не зашла так далеко, как хотели самые радикальные охранители. Когда в 2016-м глава Чечни Рамзан Кадыров назвал противников Путина «врагами народа» и «предателями», предложив судить их за «подрывную деятельность», лишь 15% россиян по версии «Левады» и 24% по наблюдениям ВЦИОМ посчитали такие заявления вполне или скорее допустимыми.

«Данные [опросов] четко указывают на точку, в которой власть решила остановить низовую патриотическую активность... Всякое низовое участие сложно поддается контролю, и может привести к последствиям, которые изначально не планировались его инициаторами. Поскольку правительство предпочитает вертикальный способ управления и стремится исключить любые элементы политики и политизации, то после опыта 2014 года линия массового вовлечения людей в лоялистскую, патриотическую активность была остановлена», – полагает Будрайтскис.

Отрезвление

Конец десятилетия, ознаменовавшийся затяжной стагнацией в экономике, падением уровня жизни и непопулярной пенсионной реформой, принес изменения.

«Путинское большинство», до сих пор казавшееся почти незыблемым, стало сдуваться, а протестные настроения, особенно среди молодежи, расти. Всё это сказалось на отношении к внесистемной оппозиции, практически безальтернативным лидером которой сделался Алексей Навальный.

Он же стал главной мишенью государственной конспирологии, формирующей образ врага-либерала, стремящегося подорвать стабильность по указке западных хозяев.  

Тем не менее в 2019-м лишь 18% россиян, знавших о репрессиях против навальнистов, объясняли их защитой государства от «агентов западного влияния». Столько же полагали, что так власть борется с антикоррупционными расследованиями.

Еще рельефнее тенденцию отразило отношение россиян к «Московскому делу» против участников манифестаций за допуск независимых кандидатов к выборам в Мосгордуму. Больше половины (57%) респондентов «Левады» видели в нем попытку устрашить общественность и лишь 34% придерживались официальной версии о том, что арестовали экстремистов и организаторов массовых беспорядков.

Хотя власти и прокремлевские СМИ неоднократно объявляли Навального агентом ЦРУ, поддержка политика росла. В ноябре 2019-го его деятельность открыто одобряли 9% россиян, а год спустя (после неудачной попытки отравления) – 20%. Если бы в то время состоялись президентские выборы, Навальный мог бы собрать почти столько же голосов, сколько все соперники Владимира Путина на предыдущих выборах вместе взятые.

Недоверие к Навальному тоже усиливалось (с 25 до 50% между 2019 и 2020 годами). Однако версии о том, что он – агент Запада, шпион, предатель и тому подобное разделяли лишь 10-12% опрошенных.

Большинство высказывало обычные претензии избирателей к политикам: «много болтает», «врет», «слишком радикален», «думает лишь о собственной выгоде» и так далее.

Арест Навального, протесты в его защиту и последующая зачистка политического поля вновь изменили настроения. К нынешнему июлю поддержка оппозиционного лидера сократилась до 14%. Не одобряющих его деятельность – вчетверо больше (62%).

В то же время запрет организаций, связанных с Навальным, поддержало лишь 32% россиян. Чуть меньшая доля собеседников «Левады» – 27% – осудили меру.

Схожие результаты дал опрос «Левады», посвященный отношению россиян к нормам об «иноагентах»: 37% знающих об ограничениях верит официальному объяснению, тогда как 40% считает их способом давления на независимые общественные организации.

Иными словами, лишь треть населения сегодня считает внесистемных оппозиционеров врагами, с которыми следует бороться полицейскими методами.

Схожая тенденция наблюдалась и по отношению к ЛГБТ-людям. После всплеска в середине десятых гомофобные страсти улеглись.

В 2019-м равноправие ЛГБТ признавали или скорее признавали 47% респондентов «Левады» – столько же, сколько в 2012-м, и на 8% больше, чем в 2013-м. Противоположной позиции (полностью или скорее против) придерживались 43% против 47% шестью годами ранее.

Нетерпимость к ЛГБТ в России устойчива. В самом либеральном за историю наблюдений 1999 году «ликвидировать» или «изолировать» гомосексуалов хотели бы 38% населения, а в самом нетолерантном, 2015-м – 58%. Прошлогодний показатель – 50% – примерно соответствует 2008 году, когда «пропаганда гомосексуализма» еще не была криминализована, а ЛГБТ-активисты даже могли относительно безбоязненно проводить акции в центре Москвы.

За то, чтобы предоставить ЛГБТ-людей самим себе или оказывать им помощь, год назад высказался 41% участников опроса – больше, чем когда-либо с 1999 года.

Впрочем, поскольку «предоставить самим себе» может означать как «оставить в покое», так и «бросить на произвол судьбы», а под помощью можно понимать как поддержку, так и попытки исправить, о позитивной тенденции говорить рано.

Тем не менее можно констатировать, что годы пропаганды традиционных ценностей и стигматизации тех, кто в них не вписывается, оставили не слишком глубокий след в общественном сознании.

Кто верит во внутренних врагов?

Доля россиян, поддерживающих курс на подавление «пятой колонны», приблизительно соответствует уровню поддержки «Единой России» (около 30% по подсчетам ВЦИОМ).

Поскольку доверие партии изъявляют вдвое меньше людей, чем Путину (который является её фактическим, но не номинальным главой), можно предположить, что в «иноагентов», «бандерлогов» и «национал-предателей» сегодня верят лишь самые убежденные лоялисты.

Остальные, даже демонстрируя верность президенту, сомневаются в правомерности насильственной борьбы с внутренними врагами. 

По данным «Левады», лишь 40-50% респондентов, одобряющих деятельность Путина, считают оправданными преследования иноагентов и запрет структур Навального, тогда как 20-30% предполагаемых «путинистов» выступают против.

Таким образом, даже «путинское большинство» (или, скорее, путинская половина) россиян не готова безоговорочно принять разделение граждан на верноподданных и врагов. 

Поколенческий раскол общества, обнаружившийся в последние годы, отразился и на восприятии угроз. На пике «крымского консенсуса» в необходимости борьбы с «пятой колонной» были одинаково убеждены как те, кто больше доверял теленовостям (среди них и тогда было больше пожилых), так и более молодые пользователи, предпочитавшие интернет в качестве источника информации. В обеих группах одобрение правительственной политики составляло 46%. 

Сегодня так считают преимущественно убежденные телезрители (46%, как и шесть лет назад), только 36% читателей интернет-изданий и 29% узнающих новости из соцсетей.

Запрет движения Навального одобряет пятая часть молодежи и людей до 40 лет и почти половина (45%) респондентов старше 55-ти. 

Аналогичным образом выглядит и распределение ответов на вопрос об ЛГБТ. Нейтрально или положительно к ним относится 60% самых молодых (до 25 лет) респондентов и только 33% пенсионеров.

Антизападные и пропутинские настроения в среднем более характерны для менее образованных, и вестернизированных россиян, преимущественно провинциалов с невысокими доходами. Вероятно, и вера во внутренних врагов также интенсивнее именно в этих стратах.     

Так, терпимость к ЛГБТ демонстрирует 51% жителей мегаполисов и только 34% сельчан, 48% выпускников вузов и лишь 36% людей без высшего образования, 49% обеспеченных и 32% бедных.

Таким образом, сфера действия пропаганды, основанной на образе врага, всё более ограничивается наименее продвинутыми и наиболее легковерными гражданами, тогда как остальное общество постепенно вырабатывает иммунитет к подобным взглядам.

Сегодня конспирологическая риторика адресована, скорее, госаппарату, чем массам, убежден Будрайтскис.

«Приняли закон о нежелательных организациях, и местные органы власти или силовики должны предъявить результаты работы в этом направлении. То же касается и борьбы за духовно-нравственные ценности. Задан этот ориентир в новой Стратегии национальной безопасности – чиновники должны ему следовать. Сейчас мы видим такую же тенденцию, связанную с борьбой за патриотическую версию истории. Президент дал сигнал, последовал ряд публичных заявлений на более низком уровне, и дальше они, видимо, приведут к каким-то последствиям на уровне учебных заведений», – отмечает эксперт.

По его мнению, в обозримом будущем власти вряд ли прибегнут к услугам «патриотической» общественности для борьбы с оппонентами режима.  

«К низовой мобилизации можно прибегать лишь когда ты абсолютно уверен, что она не обернется против тебя, а такой уверенности с 2014 года у них явно стало меньше», – считает политолог.