Полмиллиона заключенных, зачастую живущие в перенаселенных бараках и не имеющие доступа к современной медицине, являются легкой добычей для инфекций. Официальная статистика заболеваемости COVID-19 в следственных изоляторах и колониях вызывает сомнения.

766 заключенных и 2132 сотрудника Федеральной службы исполнения наказаний (ФСИН) заболели коронавирусом с момента начала пандемии, сообщил 25 июня замглавы ведомства Александр Хабаров. Это в два-три раза больше, чем месяцем ранее, но все же сравнительно немного.  

По официальным оценкам, исправительная система РФ с честью выдержала испытание COVID-19, избежав гибели людей. Однако некоторые эксперты призывают не принимать на веру победные заявления службы, славящейся своей закрытостью.

«Я часто захожу на сайт, публикующий в режиме реального времени [данные] о количестве людей, зараженных коронавирусом в уголовно-исполнительной системе США. Оно перевалило за 25 тыс. человек (в настоящий момент уже свыше 50 тыс. – прим. автора)… Даже если учесть, что американская [пенитенциарная] система больше по тюремному населению (свыше двух миллионов против полумиллиона в РФ), [представляется, что] в США публикуется более объективная информация», – отмечает руководитель правозащитного проекта «Женщина. Тюрьма. Общество» Леонид Агафонов.

Российские общественники проводят независимый мониторинг заболеваемости респираторными заболеваниями в местах заключения, получая информацию как из официальных, так и из неофициальных источников.

Созданная ими интерактивная карта зафиксировала официально подтвержденные случаи COVID-19 в 28-ми исправительных учреждениях. В 17-ти случаях правозащитники опираются на свидетельства заключенных и их родных; в 11-ти – на очевидцев, общественных наблюдателей, СМИ; в 9-ти – на пока не подтвержденную информацию. К сожалению, карта не позволяет оценить численность заключенных с симптомами коронавирусной инфекции.     

Если верить официальным данным, то сотрудники ФСИН заражаются COVID-19 значительно чаще, чем осужденные. Опрошенные Eurasianet.org эксперты пребывают в недоумении по этому поводу. 

«Вентиляция в местах принудительного содержания и в учреждениях ФСИН оставляет желать лучшего. [Обычно она проложена] из камеры в камеру, из камеры в коридор. Сказать, что там можно избежать заболевания, сложно. Мне кажется, эта разница (между официальным числом инфицированных работников ФСИН и заключенных) сильно связана с качеством той медицины, которая есть [в системе исполнения наказаний]», – полагает директор российского представительства Amnesty International Наталья Звягина.

Об удручающем состоянии тюремной медицины постоянно говорят организации, защищающие права осужденных. Многие требуют передать больницы, обслуживающие заключенных, из ведения ФСИН Минздраву, однако этого до сих пор не произошло. Возможно, тюремные медики не способны диагностировать COVID-19, либо искажают статистику в угоду начальству. 

«Такое соотношение – два заболевших сотрудника на одного заключенного – говорит о том, что просто нет возможности выявлять заболевание. Заболевшие в легкой форме переносят его на ногах», – считает Леонид Агафонов.

По его мнению, медслужба ФСИН предназначена не столько для лечения, сколько для решения экстренных проблем со здоровьем. Чтобы попасть к врачу, заключенный должен написать заявление и ждать, а примет ли его доктор – одному богу известно. Поставить обычный градусник – уже проблема. В итоге, даже осужденные с раком часто узнают об этом лишь на поздних стадиях болезни.

«В инфекционном отделении областной больницы имени Гааза (подведомственной ФСИН) только 28-30 мест... Это лимит наполнения. Никто не будет вывозить заключенных с коронавирусом в городские больницы, тем более что они не справляются с наплывом больных», – приводит пример ограниченных возможностей тюремной медицины Агафонов.

Чиновники ФСИН не раз заявляли о полной готовности СИЗО и колоний к отражению инфекции. Однако информация о приобретении одноразовых медицинских масок исправительными учреждениями заставляет в этом усомниться. Согласно сайту госзакупок, начиная с 1 марта ведомство заключило 32 контракта с поставщиками масок на общую сумму около 100 млн рублей. Таким образом, расходы ведомства на эти средства защиты в расчете на одного осужденного составили 200 рублей за четыре месяца (без учета сотрудников).

«Есть некоторые аптеки, [обычно] одна-две на регион, в которых можно купить маски, лекарства, антисептики. [С началом эпидемии] они перестали поставлять их в СИЗО. Возможно, это было связано с тем, что вначале масок не было в аптеках, они поднялись в цене в разы… Мы начали мониторить сайт госзакупок и обнаружили, что [часто] не находилось поставщиков, готовых продавать по тем ценам, по которым они (ФСИН) хотели купить. Маску можно купить за 3 рубля, а им предлагали за 25», – рассказывает Агафонов.

Впрочем, ФСИН является крупным производителем медицинских масок и теоретически способна сама обеспечить собственные потребности. Тем не менее, наблюдатели фиксировали дефицит средств индивидуальной защиты и антисанитарные условия содержания заключенных в некоторых СИЗО и колониях.  

ФСИН борется с распространением COVID-19, в том числе ужесточая социальную изоляцию заключенных. Ограничены свидания с родными и адвокатами, прогулки, выезды в суд, передачи, посылки, а также посещения СИЗО и колоний общественными наблюдательными комиссиями. В результате по определению закрытая система стала еще менее прозрачной, а осужденные и подследственные сталкиваются с еще большими лишениями, чем обычно. 

«Люди хотят курить, чай пить... Передачи дополняют рацион, не очень качественный и питательный. Чем дальше от Москвы, тем ситуация хуже… Если человек находится в зоне, он не может просто сходить в аптеку и купить [лекарства или средства защиты]. У него нет наличных денег», – констатирует Агафонов.

Облегчить положение могла бы «коронавирусная» амнистия, которую уже провели некоторые государства, считают собеседники Eurasianet.org. Однако послаблений, на которые рассчитывали правозащитники, не произошло.

«Вначале [ФСИН] позитивно отреагировал (на эпидемию). Они обратились к судебным органам с просьбой не назначать меры пресечения, связанные с заключением, но суды [ее проигнорировали]. Повлиять на судебную систему не получилось», – констатирует Наталья Звягина из Amnesty International.

Разгрузить колонии могло бы более широкое применение условно-досрочного освобождения. Однако в некоторых регионах количество освобожденных по УДО даже сократилось. Случаев, когда карантин стал поводом смягчить наказание, – единицы, говорит Звягина.

«Амнистия – разовая инъекция. Она сокращает тюремное население в определенный момент и на короткий срок, но не решает проблему», – убежден Леонид Агафонов.

По его мнению, главным уроком, который власти и общество должны извлечь из сложившейся ситуации, – необходимость гуманизации уголовного законодательства и сокращения тюремного населения РФ с нынешних 500 до 200 тыс. человек.

По оценке правозащитника, до 80% тех, кто помещен в следственные изоляторы и колонии (например, наркопотребителей, составляющих до трети всех заключенных), можно без особого риска для общества выпустить под домашний арест или подписку о невыезде. В противном случае соблюдать санитарно-эпидемиологические правила невозможно.

Например, при норме пространства 2-4 квадратных метра на заключенного (которые не всегда соблюдаются) социальная дистанция может быть лишь благим пожеланием.

«Сравнивать нашу тюремную систему с европейской – все равно, что сравнивать компьютер со счётами. На Западе камеры обычно одно-двухместные… У нас же [по-прежнему действует] барачная система. В отряде (подразделении колонии) может быть до 150 человек на барак. [В бараке] двухъярусные кровати. Люди спят нос к носу с соседом», – говорит эксперт.

Впрочем, добавляет он, вряд ли власти пойдут на радикальную реформу правоохранительной, судебной и пенитенциарной систем, поскольку «зэки» считаются людьми второго и третьего сорта, чья судьба мало заботит государство и общество.