Согласно официально публикуемым результатам опросов общественного мнения, войну стабильно поддерживает от двух третей до трех четвертей россиян: 72% по июньским подсчетам государственного ВЦИОМ, 76% по данным признанного властями иноагентом «Левада-центра», 68% согласно оппозиционной Russian Field.

В связи с этим ВЦИОМ говорит о «широком общенациональном консенсусе», а Путин – о «консолидации российского общества». Однако у независимых от Кремля наблюдателей возникает немало вопросов.

Насколько искренней является поддержка войны в условиях, когда любое антивоенное высказывание, по сути, объявлено преступлением? Что стоит за обобщенной формулой «поддержки спецоперации» и насколько активной она является?  

Можно ли верить опросам

Некоторые специалисты сомневаются в результатах опросов, обращая внимание на высокую долю отказов от общения с интервьюерами.

Например, в процитированном исследовании Russian Field доля успешных интервью составляет всего 7%. Если предположить, что люди, не желающие проходить опрос, чем-то отличаются от тех, до кого могут дотянуться поллстеры, ценность метода оказывается спорной.

Впрочем, по итогам эксперимента «Левады», оппозиционно настроенные россияне участвуют в опросах не реже, чем лоялисты, а 65% опрошенных уверяют, что не боятся свободно высказываться о российской политике (хотя четверть из них делает это с «некоторыми ограничениями»).

Вопрос об отношении к войне, несомненно, является одним из таких ограничений. Люди по-разному реагируют на него в зависимости от наличия среди вариантов ответа, кроме традиционных «да», «нет» и «не знаю», ещё и опции «не хочу отвечать», показал опыт, проведенный в марте исследовательским проектом «Хроники».

Присутствие лазейки повлияло на расклад мнений: без неё поддержка войны составляла 70%, а с ней – 63%. Таким образом, примерно 10% одобряющих «спецоперацию» в традиционных опросах, могут делать это из страха, полагают исследователи.

Главная проблема опросов в России – специфика самого общества, в котором практически уничтожены свободная дискуссия и публичная политика, считает политолог и историк Илья Будрайтскис.

По его мнению, российский социум по большей части состоит из атомизированных потребителей, чьи суждения обычно воспроизводят тезисы госпропаганды.

«Пропаганда устроена таким образом, что представляет не один аргумент, который все должны безоговорочно разделять, а набор аргументов, ориентированных на разные аудитории – радикально-шовинистическую, рационально-умеренную; тех, кому дорога социальная стабильность, и тех, кто считает, что России угрожает Запад. Эти группы получают от пропаганды послание и набор аргументов, позволяющий им оформить свою позицию. Однако эти аргументы сложно оценивать как реальные точки зрения. Общество растеряно, у него нет [адекватной] картины происходящего, и ему дают разные версии этой картины, из которых каждый может выбрать наиболее отвечающую его личному психологическому опыту», – убежден эксперт.

Таким образом, опросы фиксируют не столько общественное мнение, сколько эффективность пропаганды, его формирующей. При этом они играют важную роль в идеологическом оправдании войны, поскольку у властей нет иных способов доказать, что их действия в Украине пользуются массовой поддержкой, полагает Будрайтскис.

В такой ситуации следует обращать внимание не столько на то, как респонденты отвечают на прямые вопросы, вроде: «Как вы относитесь к спецоперации?», сколько на факты, противоречащие «генеральной линии». Например, на то, что, несмотря на военную цензуру, около 20% россиян открыто осуждают вторжение или на противоречивость самой поддержки войны.   

Что в голове у «ястребов»?

О том, что группа поддержки войны – не монолитна, а сама эта поддержка – зачастую весьма условна, говорит исследование Лаборатории публичной социологии, сотрудники которой взяли 57 глубинных интервью с россиянами, выступающими за «спецоперацию».

Они выделили несколько типов сторонников войны и основных аргументов, которые они используют.

«Среди с тех, кого можно считать поддерживающими [войну], выделяются люди, давно следящие за конфликтом и интересующиеся политикой. Это убеждённые люди, у которых всегда есть десяток аргументов в кармане. Если они и испытали шок [в первые дни «спецоперации»], то он скоро прошел», – говорит одна из авторов проекта, социолог Светлана Ерпылёва.

Подобные «эксперты» нечасто смотрят телевизор и даже критикуют российскую пропаганду за неэффективность. Свою позицию они оправдывают, главным образом, геополитическими аргументами: угрозой НАТО, тезисом об «упреждающей войне», ссылками на историю или параисторию.

Более распространенную группу составляют люди, доверяющие телепропаганде. «Такие люди не слишком вовлечены в политику, но, в отличие от сомневающихся, не говорят, что политика их не интересует. Они регулярно смотрят новости, знают о событиях [в Украине] с 2014 года по новостям и уверенно заявляют о своей поддержке [войны], в основном опираясь на морально-гуманистические аргументы», – объясняет исследовательница.

«Телезрители» чаще, чем «эксперты», говорят о страданиях русскоязычных жителей Донбасса (которых Россия, якобы, защищает) и о своём страхе перед НАТО и украинскими «фашистами». При этом о фашизме такие респонденты обычно имеют самое смутное представление. 

Парадоксальную позицию занимают те, кого собеседница Eurasianet.org называет «поддерживающими вопреки».

«Они были шокированы началом войны, многие плакали и не знали, что делать, но со временем стали успокаиваться. Такие люди критикуют различные аспекты войны: их страшат её экономические последствия, не нравится, что их дети или дети знакомых могут быть мобилизованы. Но когда доходит до прямого вопроса [об отношении к происходящему], они прибегают к аргументам, вроде: “Я не могу выступать против своей страны”», – рассказывает социолог.

Подобную точку зрения нередко подкрепляют крылатой фразой, сказанной культовым актером Сергеем Бодровым-младшим: «Во время войны нельзя говорить плохо о своих. Никогда. Даже если они не правы», а также рассуждением о том, что раз государство начало войну, значит на то были резоны, скрытые от непосвященных.

Двусмысленность подобной философии бросается в глаза. От россиян, предпочитающих скрывать свое истинное отношение к войне, такие «патриоты» отличаются разве что тем, что находят своей неискренности красивое оправдание.     

Между сторонниками и противниками войны находятся сомневающиеся. Они также приводят доводы как за, так и против «спецоперации», но, в отличие от «поддерживающих вопреки», пытаются выглядеть нейтральными («Все врут», «Я не с теми и не с другими», «Правда где-то посередине» и так далее).

Поза «маленького человека, от которого ничего не зависит» позволяет сохранять душевное равновесие, убеждая себя в несопричастности трагедии.

Так ли глубока пропасть между «ястребами» и «голубями»?

Широкая поддержка спецоперации ещё не означает единодушия в вопросе о том, как далеко она должна зайти.

Просочившиеся (как утверждает издание «Медуза») в прессу результаты закрытого июньского опроса ВЦИОМ свидетельствуют о том, что войны до победного конца желает чуть больше половины (57%) граждан, тогда как прекратить боевые действия как можно скорее мечтает 30%. Месяцем ранее Russian Field выяснила, что за переговоры выступает 39% россиян, тогда как 50% хотят продолжать вторжение. 

Сопоставив открытые и закрытые цифры ВЦИОМ, можно сделать вывод, что заключение мира приветствовали бы не только те, кто считает войну с Украиной ошибкой или преступлением (их, по подсчетам центра, 17%), но и большинство неопределившихся (11%), и часть оправдывающих «спецоперацию».

За мир выступают, прежде всего, молодежь, жители столиц и небогатые люди. Прекратить войну хотели бы более половины (56%) россиян в возрасте 18-24 лет, и 43% 25-35-летних. В Москве и Санкт-Петербурге условных «ястребов» (желающих продолжать войну) и «голубей» (мечтающих окончить дело миром как можно скорее) примерно поровну – 48 и 40% соответственно, утверждают источники «Медузы», ссылающиеся на закрытый опрос ВЦИОМ. Если бы Путин подписал мирное соглашение с Украиной, решение поддержали бы около 70% бедных и представителей среднего класса, и лишь немногим более 50% богатых, констатирует Russian Field. 

Таким образом, нараставший в последние годы поколенческий раскол никуда не исчез (как и социальное напряжение), а лояльность столиц Кремлю по-прежнему под вопросом.

Позиция «за переговоры» ещё не говорит об антивоенных взглядах, ведь, если речь идет о перемирии, фиксирующем status quo (то есть захват Россией новых территорий в Украине), то подобную позицию сложно назвать пацифистской. Однако она свидетельствует об усталости от войны. 

«Мы пока не видели случаев, когда бы люди (сторонники «СВО») меняли свою точку зрения на противоположную. Но с затягиванием конфликта снижается степень уверенности [поддержки]. Если в конце февраля – начале марта в интервью сквозило ощущение маленькой победоносной войны, которая скоро закончится, и все будет хорошо, то, спустя месяц, люди продолжали говорить, что поддерживают войну, но появились фразы, вроде: «Я, конечно, так думаю, но не знаю», – говорит Светлана Ерпылева из Лаборатории публичной социологии. 

Некоторые исследователи видят предпосылки к изменению господствующих взглядов. По данным «Хроник», в июне-начале июля уровень поддержки «спецоперации» упал с 69 до 55%, что является самым низким показателем из зафиксированных до сих пор.

Вопреки стереотипу, что большинство россиян готовы поддерживать Путина при любых обстоятельствах, наблюдения «Хроник» показывают, что поддержка войны не безоговорочна.

Четверть её сторонников говорят, что могли бы изменить своё отношение, если бы боевые действия продлились слишком долго или армия оказалась не на высоте своих задач; 17% – если бы цена войны стала слишком высокой (например, в случае мобилизации, критичного падения уровня жизни или применения ядерного оружия); 14% – если бы число жертв превысило некие пределы.

Несмотря на разжигаемую властями ненависть к «предателям», россияне по-прежнему не слишком верят во внутреннего врага. Половина опрошенных «Левадой» затруднились ответить на вопрос, кого имеет в виду Путин, говоря о «пятой колонне», а из оставшихся лишь немногие отождествляют её с противниками войны.

Некоторые «поддерживающие вопреки» даже питают симпатии к антивоенному движению. 

«Они могут говорить, что всё-таки выступают за свою страну и, одновременно, одобрять тех, кто ходит [на протесты]. Это позиция людей, не готовых занять позиции, кажущиеся им радикальными. Выйти на протесты – радикально, агитировать за войну – тоже радикально», --отмечает собеседница Eurasianet.org.

Подавленное большинство

Поддержка россиянами войны – скорее, изъявление лояльности государству, чем показатель реальной готовности действовать или чем-то жертвовать, показывают опросы «Хроник».

В частности, каждый четвертый из тех, кто на словах выступает за войну, не может объяснить её цель.

Подавляющее большинство (63%) граждан не готовы помогать армии рублём, а больше половины (55%) убеждены, что победа в войне не принесет им лично никаких благ. 

Среди меньшинства, заявляющего о готовности участвовать в войне, наибольшую долю составляют пожилые и преимущественно безработные сельские жители, тогда как молодежь, горожане и люди, имеющие работу, не проявляют особого энтузиазма.

О том, что в окопы россиян толкают не идейные соображения, а крайняя нужда, говорит и карта подтвержденных потерь РФ, составленная BBC и «Медиазоной»: согласно ей, большинство погибших в Украине – выходцы из депрессивных регионов РФ, вроде Бурятии, Дагестана, Тывы, Ингушетии.  

Всё это говорит о параличе российского общества, в котором доминируют конформизм и страх за будущее, а вовсе не жажда завоеваний, убежден Илья Будрайтскис.

«Чтобы мобилизовать общество, нужна внятная, объединяющая всех цель. В отношении вторжения в Украину она не была сформулирована. Поэтому война имеет странный характер: власти делают всё, чтобы избежать массовой [военной] мобилизации, понимая, что она может обернуться масштабным дезертирством, подъёмом недовольства и так далее. Именно поэтому продолжает поддерживаться риторика о спецоперации как чем-то местном, ограниченном, не затрагивающем каждого гражданина и не требующем активного практического участия», – считает политолог. 

Большинство как противников, так и сторонников войны пока не готовы к каким-либо действиям, полагает Светлана Ерпылёва. Первые – из страха репрессий и осуждения, вторые – потому, что их поддержка «спецоперации» преимущественно пассивная.

«Мы видим все больше случаев, когда люди не готовы выступать против [войны], но не готовы и активно выступать за. Среди тех, кого можно условно назвать неуверенными поддерживающими, немногие готовы агитировать за войну. Если будет объявлена всеобщая мобилизация, мне сложно представить, что люди будут активно в ней участвовать», – говорит исследовательница.

По мнению Будрайтскиса, причина подобной пассивности не только в том, что государство не предоставило нации убедительной цели, но и в психологическом состоянии населения.

Госпропаганда посылает людям два отрицающих друг другу послания: с одной стороны, о том, что Третья мировая стоит на повестке дня, а с другой – что спецоперация идёт по плану, скоро закончится и жизнь вернется в привычное русло. В итоге люди одновременно очень боятся и тешат себя надеждой, что все будет хорошо.

В таких условиях демонстративная лояльность президенту и спецоперации служит своего рода самотерапией: напуганным людям хочется верить, что ситуация (какой бы опасной она ни была) все-таки находится под контролем и не затронет их лично.

Пока иллюзия держится, общественное мнение будет представлять собой кальку с последнего выпуска теленовостей. Однако, добавляет Будрайтскис, воспроизводить её становится всё сложнее. 

«Большинство людей не хотят понимать реальность этой войны, складывающейся для России в целом неудачно. Чем больше это будет понятно (по масштабу потерь, которые станет невозможно скрывать или по отступлению армии с занятых территорий), тем больше будет вопросов к власти, и тем ниже поддержка операции», – считает он.