По закону привилегии и льготы положены трем категориям ветеранов: Великой Отечественной войны, труда и боевых действий (то есть военных операций, которые СССР и РФ вели после 1945 года). 

Последними крупными войнами, существенно повлиявшими на число ветеранов, стали афганская (на которую отправили около 620 тыс. советских военных и гражданских служащих) и две чеченские (в которых, по приблизительным подсчетам, участвовало 600 тыс.).

Как государство отблагодарило тех, кто проливал за него кровь или жертвовал психическим здоровьем? С какими проблемами сталкиваются ветераны «горячих точек», и насколько искренним является их официальный культ?

Наедине с кошмарами из прошлого

Любая война — крайне травмирующий опыт. Чтобы минимизировать его последствия, большинству комбатантов требуется полная реабилитация и помощь в социализации.

В России первые упоминания о психических травмах у военных появились в начале XX века, в период русско-японской войны. Тогда же врачи впервые заговорили о том, психотравмы — это заболевание, а эмоционально пострадавших следует причислять к раненым. В 1990-е в обиход вошли выражения: «афганский» и «чеченский» синдром, характеризующие ситуацию, когда ветеранам с искалеченной психикой трудно приспособиться к мирной жизни, из-за чего они нередко пьют, употребляют наркотики и приобщаются к криминалу.

Однако феномен ПТСР (посттравматического стрессового расстройства), получивший широкую известность после войны США во Вьетнаме, практически не повлиял ни на советскую, ни на российскую систему здравоохранения. Централизованной программы по выявлению и лечению ПТСР у российских военных не было и нет.

Между тем многочисленные исследования ПТСР, проведенные в США, доказали: психологическая реабилитация необходима всем, кто вернулся из горячих точек.

Ни о какой реабилитации после войны речи не шло; более того – о ней мало кто просил, – рассказывают ветераны Афганистана и Чечни, опрошенные Eurasianet.org.

«Мне на 10 рублей чеков выдали, печать поставили и всё – под зад коленом из Афганистана. Что до установления психического состояния, то … ничего подобного не было, и я не испытывал [в этом потребности]», — рассказывает Александр (имя изменено по соображениям безопасности), оказавшийся в «Афгане», будучи двадцатилетним призывником.

Однако, по его же словам, вскоре по возвращении с войны он начал пить и страдать от ночных кошмаров.

«Запои, да. И довольно продолжительные. А у кого их не было? Это нормальная защитная реакция организма. Тогда казалось, что это снимало [боль]… Хотя орешь по ночам до сих пор. Меньше, но орешь», — описывает свое состояние собеседник Eurasianet.org.

Большинство ветеранов вспоминают о стойком убеждении, что психиатры нужны только «психам». По-видимому, оно выросло из мужской гендерной социализации, предписывающей мальчикам быть «сильными» и подавлять эмоции, а также широко распространенного недоверия к психиатрии, и стигматизации людей с психическими расстройствами.

Само понятие «реабилитация» ассоциировалось у некоторых ветеранов с чем-то постыдным.

«Слово “реабилитация” было маленько ругательным в те времена: “Чего реабилитировать-то? У меня с головой нормально все. Я что, бандит какой-то? Самоубийца? … Взрослые парни, с катушек не слетели” ... Но потом понимаешь, что не нормально у всех всё было. Многие пили, психика менялась», — рассказывает Николай Матюхов, ветеран-афганец, руководитель общественной организации «Боевое братство» по Томской области.

Вернувшись с фронта, Николай продолжил службу в армии. Психологических трудностей он, по его словам, не испытывал, однако привыкнуть к мирной жизни было труднее, чем казалось в начале.

«[На войне] ты попадаешь в другой мир, где ты либо выжить должен, либо кого-то уничтожить. К этому привыкаешь, а потом тебя … назад возвращают. Идешь по улице и обалдеваешь… Потому что дети маленькие ходят… Дико, понимаешь? Потом от этого отходишь. И я от Афгана отдыхал. А затем год прошел, и мне обратно захотелось», — вспоминает он.

Похожие истории рассказывают и ветераны чеченских войн.

«Никто [нам] не предлагал обследоваться. Офицеру перед дембелем было проще – он мог это сам сделать, изъявив желание. Солдат этого сделать не мог. Только если ему предъявляли такое требование. А происходило это при устройстве на службу в армию», — говорит Константин (имя изменено по соображениям безопасности), ветеран Чечни.

Психиатрическое освидетельствование в армии действительно происходит только перед началом и во время службы. Однако, по мнению врача-психиатра Виктора Лебедева, военная психиатрия порой работает не как институт помощи военным, а как способ отфильтровать неугодных.

«В армии главное – чтобы никто не косячил. Поэтому чаще всего задача военных психиатров – выбраковать тех, кто может создать проблемы. Если есть солдат или офицер, создающий проблемы своим поведением или у него действительно есть психиатрический диагноз, то проще всего привлечь к этому военных психиатров, и они его комиссуют», — рассказывает эксперт.

Будучи предоставлены сами себе, некоторые ветераны справились с травмирующим опытом и продолжили обычную жизнь. Но так случается не всегда. Так, “афганец” Александр говорит, что алкоголь и наркотики свели в могилу многих его сослуживцев.

Большинство ветеранов или их родственников, с которыми мы связались, не захотели детально обсуждать свой опыт послевоенной реабилитации.

«Это больная тема, и мы ее никогда добровольно не затрагиваем. Прошло много лет, а адаптация еще идет. Надо жен спрашивать, а не мужчин. Редко какой мужчина покажет свою слабость», — сказала нам жена одного из ветеранов.

Права ветеранов на бумаге и на деле

Многие из тех, кто воевал в Афганистане или Чечне, попадали на фронт в рамках срочной службы и возвращались домой практически без денег (так как зарплата срочников была мизерной).

Звание ветерана помогало поступить в вуз без конкурса, подразумевало получение небольших ежемесячных выплат, давало ряд льгот, вроде бесплатного проезда в общественном транспорте, скидку на оплату услуг ЖКХ и некоторые другие привилегии, изложенные в законе «О ветеранах». Однако они не спасали ветеранов от бедности и безработицы.

«Наша страна — великое государство, которое придумало законы, чтобы нас культурно обмануть», — комментирует закон «О ветеранах» Борис (имя изменено по соображениям безопасности), призывник на первой чеченской войне.

После полутора лет службы он вернулся в родную деревню в Алтайском крае и столкнулся с суровыми реалиями постсоветской глубинки. 

«Там был завод — единственное место, где можно было работать. Но он разваливался, а колхозов и совхозов уже не существовало. Было еще отделение полиции, но там очередь на работу была 58 человек на место», — вспоминает собеседник.

Безработица заставила Бориса вернуться в военкомат, чтобы вновь попроситься на фронт. Ему повезло – в тот момент внутренние войска набирали сотрудников для охраны заключенных в Кемеровской области, и ветеран отправился туда.

Участнику боевых действий бывает трудно найти работу не только из-за нехватки рабочих мест. Одна из причин отказов — психологические травмы, которые (в реальности или в представлении работодателей) делают его недостаточно дисциплинированным и продуктивным. Стереотипы о том, что бывшие военные обладают неподходящими практическими и коммуникативными навыками для большинства видов деятельности, широко распространены, и государство никак с ними не борется.

«Уходил я [из армии] в 1994 году. Вернулся [на “гражданку”], а тут дефолты… В итоге ни работы, ни копейки [денег]. Адаптация, как у всех: алкоголь, драки. Один раз даже посадили на четыре месяца за драку», — рассказывает Иван (имя изменено по соображениям безопасности), служивший по призыву в Чечне и позднее ставший трактористом.

Гарантии, с которыми ветераны испытывают больше всего проблем – право на льготное жилье и отдых в санаториях. Большинство военных отправлялись на фронт с уверенностью, что по возвращении их будет ждать квартира или земельный участок, и для многих это было стимулом воевать.

Закон действительно предусматривает выделение жилья для ветеранов, но претендовать на него могут лишь те из них, кто признан нуждающимся в улучшении жилищных условий (то есть, кому совершенно негде жить или чья жилплощадь составляет менее восемнадцати квадратных метров). Юридическая неграмотность ветеранов — еще одна проблема, на которую власти закрывают глаза.

Право на бесплатный ежегодный отдых в санатории по медицинским показаниям прописано в законе более ясно. Однако желающих поехать туда всегда больше, чем путевок, которое государство выделяет на регион. По словам собеседников Eurasianet.org, получить направление им удается примерно раз в три-четыре года.

Бывают ситуации, когда предложенная ветерану путевка покрывает лишь часть лечения, и, чтобы получить полный курс, необходимо доплатить.

Из-за подобных трудностей многие ветераны устают бороться с системой и отказываются от пакета социальных услуг, включающего бесплатный проезд, путевки и льготные лекарства. Отказ добавляет к ежемесячной ветеранской выплате (на момент написания статьи это 3,4 тыс. рублей) дополнительные 1,2 тыс.

Непросто дело обстоит и с льготным протезированием. Ветеран имеет право на бесплатные протезы, костыли, трости, специальную обувь, стельки и тому подобное. Однако, чтобы получить необходимое, ветеран должен встать в очередь. Ожидание может длиться не один месяц, а то и годы. Благотворительные фонды, в которые обращаются ветераны, не всегда могут оказать им помощь, потому что качественное протезирование стоит сотни тысяч рублей.

Последствия войны – индивидуальны для каждого из её участников. Одни возвращаются невредимыми и способны пережить травмирующий опыт относительно легко, другим нужна серьезная поддержка и специальные программы по адаптации. Некоторым ветеранам, с которыми мы поговорили, удалось найти себя в мирной жизни благодаря новым увлечениям, науке, литературе или спорту. Но хэппи-энд в историях ветеранов встречается нечасто. Многие из них продолжают бороться с депрессией, зависимостями и нищетой без достаточной поддержки со стороны государства.